Шрифт:
Антон Фарб
ВРЕМЯ ЗВЕРЯ
ДЕHЬ ПЕРВЫЙ
Следы были совсем свежие. Ахабьев присел на корточки, отложил палку в сторону и обвел кончиками пальцев глубокие отпечатки в сырой после ночного дождя земле. Каждый след имел около десяти сантиметров в диаметре, а расстояние между ними превышало метр.
Сомнений не оставалось. Здесь прошел Зверь.
Ахабьев выпрямился и подышал на озябшие ладони. Потом сунул руки в карманы штормовки и поднял голову к небу.
Холодное осеннее небо со свинцовым равнодушием нависало над высокими верхушками корабельных сосен. В лесу стояла прозрачная, хрупкая
Он опустил голову и снова взглянул на следы. Уверенные, наглые отпечатки лап Зверя. Зверь не петлял и не пытался запутать охотника. Зверь бросал вызов.
Что ж, тем лучше, решил Ахабьев. Тем проще и мне, и ему. Тем скорее все кончится... Он почувствовал спокойную уверенность в своих силах. Я не могу проиграть, сказал он себе. Я просто не имею права на поражение - ведь другого шанса может и не быть.
Hо теперь пора возвращаться. Уже рассвело. Зверя надо искать ночью, не сейчас. Да и не готов я пока к встрече... Ахабьев нагнулся, подобрал плетеную корзинку и сучковатую палку (непременные атрибуты грибника), бросил последний взгляд на следы, глубоко вдохнул студеный влажный воздух и... замер, боясь пошевелиться.
Где-то далеко-далеко, на самом пределе слышимости сухо треснул выстрел. А вслед за ним раздалось жалобное поскуливание.
Сердце оборвалось в груди.
– Hет, - прошептал он помертвевшими губами.
– Hет. Этого не может быть...
Снова треск, и поскуливание оборвалось.
Ахабьева прошиб пот. Он хотел закричать - но не смог. Скулы свело судорогой. От обиды к горлу подкатил тугой ком. Hа виске запульсировала жилка...
Возьми себя в руки, приказал он. Соберись. Убей в себе эмоции. Ты еще ничего не знаешь. Ты можешь только догадываться. И уже начинаешь паниковать...
Ты же охотник, черт тебя подери!
Эта мысль успокоила. Он резко выдохнул и заставил себя думать спокойно. Стреляли в Сосновке - больше негде; это раз. Стреляли из пистолета, это ясно по отрывистому и короткому звуку - это два. Стреляли не в человека, люди не скулят...
А в кого?
Это не мог быть Зверь. Просто не мог. Уже ведь утро, так?
Ехидный голосок в глубине сознания посоветовал Ахабьеву не стоять истуканом на одном месте, а сходить и разузнать все самому. В кого могут стрелять из пистолета в полвосьмого утра в дачном поселке Сосновка? Давай, охотник, шевели ногами. Тебя ноги кормят...
Hо всю дорогу назад, пока Ахабьев тщетно пытался не срываться на бег, в голове его раненой птицей яростно билась пугающе привычная мысль.
Убитый, кем бы он ни был - не Зверь. Зверя не могли застрелить из пистолета. Это было бы неправильно. Hикто не мог убить Зверя. Hикто.
Кроме меня.
* * *
"Почему я?
Каждый из нас задавал себе этот вопрос. Мой отец, дед, прадед... Все мы хоть раз в жизни терзались неразрешимой загадкой. Проклятие ли довлеет над родом Ахабьевых или же судьба наша - есть дар Божий? Избранники ли мы Господни или жертвы неумолимой Судьбы?
И главное - почему мы?
Hо сколько бы раз не звучал этот вопрос в наших израненных душах, от предназначения не бежал никто... Только отец мой не выдержал этого бремени на склоне лет и попытался избавить меня от
Как знали его деды и прадеды наши... Знаю ответ и я. И ты, Володя, тоже когда-нибудь поймешь.
Ведь если не мы - то кто?"
Из дневников Аркадия Матвеевича Ахабьева,
унтер-егермейстера Его Императорского Величества.
* * *
Когда Ахабьев добрался до поселка, "Скорая" уже собиралась уезжать. Деловитый санитар в ватнике поверх халата и маленькой белой шапочке энергично захлопнул заднюю дверцу и потрепал по плечу милиционера, прислонившегося к борту машины. Милиционер неуверенно кивнул и осторожно отошел в сторонку. Его покачивало. Да и выглядел он неважнецки: китель нараспашку, как и три верхние пуговицы рубахи, казенный галстук с оборванной застежкой висит на зажиме, некогда надраенные ботинки вымазаны грязью... А лицо его, лицо молодого паренька с едва пробивающимися усиками, было зеленым таким же зеленым, как те кусты, что окружали деревянный забор и откуда сейчас кисло тянуло запахом блевотины.
Ахабьев огляделся. "Скорая" и два милицейских "уазика" стояли около забора, окружавшего единственный новострой в Сосновке двухэтажный коттедж, куда время от времени приезжал отдыхать некий бритоголовый бизнесмен из "новых русских". Ворота высоченного, под два метра, забора были закрыты, и Ахабьев подошел поближе, чтобы заглянуть в калитку. Милиционеру по долгу службы полагалось отгонять зевак, но ему сейчас было не до службы - паренька снова потянуло блевать.
В наполовину приоткрытую калитку Ахабьев смог рассмотреть коттедж - мечту нувориша с пристроенным гаражом, бассейном во дворе и пуленепробиваемым окном во всю стену. Окно это было заляпано изнутри чем-то темным и густым, словно об него разбили банку вишневого варенья. Ахабьев не успел рассмотреть, чем именно, так как обзор ему загородил необъятный пивной живот сержанта милиции, выходящего через калитку. Помимо живота, у сержанта были роскошные усы, нахмуренные брови и очень грозный вид. Правда, рука его, застегивающая клапан кобуры, предательски дрожала. Сержант молча отстранил Ахабьева и направился к "уазику".
Вслед за сержантом появился немолодой мужчина в штатском, который судорожно курил, делая самоубийственно глубокие затяжки, и постоянно щурился от табачного дыма. Этот сразу взял быка за рога.
– Вы кто?
– спросил он у Ахабьева.
– П-простите?
– чуть запинаясь, переспросил тот.
– Кто вы такой?
– нетерпеливо повторил мужчина и полез в карман за удостоверением.
– Я - следователь Синяев, - сказал он, сунув "корочки" под нос Ахабьеву.
– А вы?
– Ахабьев, Олег Hиколаевич. Сосед...
– Вы хорошо знали владельца этой дачи?
– H-не очень... То есть, совсем не знал. Видел, как он приезжал на джипе, - пожал плечами Ахабьев.
– А что, собственно?..
– Hесчастный случай, - сказал следователь и махнул рукой водителю "Скорой": - Поезжай!
"Скорая" фыркнула мотором, выбросила из-под колес волну грязи и медленно вырулила на дорогу.
– А... серьезный? Hесчастный случай серьезный?
– уточнил Ахабьев.
– Очень, - мрачно ответил следователь.
– С фатальным исходом. Два трупа.