Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
— Меня тут, кажется, заперли, — крикнул Джейк.
— О, господи!
Ормсби-Флетчер объяснил Джейку, как отпереть дверь, после чего вывел в сад, где Памела демонстрировала живопись. Вот пейзаж. Вот корабль в гавани. Портрет. Все это напоминало головоломки, которыми Джейку доводилось развлекаться в нежном возрасте: составьте из кусочков картинку. Он громко изобразил восхищение.
— Только не говорите ему! — и Памела, вся воплощенное лукавство, повернулась к Джейку. — Ну что? Правда талантливо?
— Чрезвычайно!
— Но видно ведь, что
Джейк бросил умоляющий взгляд на Нэнси, но та стояла с непроницаемым видом. Вот сука тоже! Джейк подошел к картине вплотную.
— М-м-м-м, — протянул он, благодарно принимая от Ормсби-Флетчера бокал с бренди. — Да нет. Пожалуй, профессионал. — И добавил: — Вон мазок какой! Ну да, конечно, профессионал!
Десмонд прижал к губам розовую ладошку, подавляя смешок.
Это все ее! — подумал Джейк. Вечерами, в одном этом паутинистом лифчике и прозрачных трусах, она…
— Да хватит вам, — сказал Ормсби-Флетчер. — Расскажите человеку.
Памела подождала, наслаждаясь воцарившейся тишиной. В конце концов, вся восторженная, задыхаясь, со вздымающейся грудью, объявила:
— Все эти картины… написаны художниками, которые рисуют ртом и ногами!
Джейк ахнул, побледнел.
— Ведь вы бы никогда, — радовалась Памела, потрясая пальцем у него перед носом, — никогда бы не догадались, правда же?
— Ну… в общем, нет.
Ормсби-Флетчер не без гордости объяснил, что Памела председатель Общества помощи художникам, рисующим ртом и ногами.
— И при этом находит время готовить такие великолепные блюда! — присовокупил от себя Десмонд. — Такое порой придумает, такое!
— Вот эту картину, — сказала Памела, приподымая морской пейзаж, — написал семнадцатилетний мальчик, держа кисть в зубах.
Дрожащей рукой Джейк передал бокал с бренди Ормсби-Флетчеру.
— Он уже восемь лет как парализован.
— Удивительно, — слабым голосом отозвался Джейк.
Десмонд выразил мнение, что работы этой группы следует представить публике в Соединенных Штатах. А то — Лондон, свинг, декаданс — тут проку не жди. А эти несколько инвалидов вдруг взяли, да и отказались вымаливать подачки у государства! Всем нам пример, между прочим, в особенности тем, что поют, будто Британия выдохлась!
Следующей она показала картину, написанную ртом — натюрморт, изображенный жертвой уличного происшествия.
— А вот это, — на сей раз Памела подняла повыше портрет генерала Монтгомери, — выписано ногой. Один из серии портретов, исполненных ветераном Эль-Аламейна [184] . Следом она показала еще одну картину, написанную ртом — натюрморт, изображенный жертвой уличного происшествия.
Бесстыже вытянув руку с бокалом, чтобы туда налили еще бренди, Джейк гаркнул:
184
При Эль-Аламейне осенью и зимой 1942–1943 гг. британцы разбили немцев, не пропустив их к ближневосточной нефти.
— Эту — покупаю!
Ротик Памелы округлился, образовав укоризненное О.
— Ну вот, теперь вы будете ругаться, говорить, что я настырная, — обиженно проговорила она.
— Да ну! Ведь это ради благородной цели! — сказал Джейк.
Восторг Памелы несколько увял.
— Нет, вы, конечно, можете купить, но только если она вам действительно всерьез понравилась.
— А, ну да, естественно. Конечно, понравилась!
— Потому что нельзя людей с физическими недостатками считать ниже себя! — И нахохлилась.
Тут Джейк взмолился, и Памела, простив его, разрешила купить за двадцать пять гиней портрет Монтгомери. Потом, вновь горячо и со вздымающейся грудью, добавила:
— А я… А я… Знаете, что я для вас сделаю? Я вас возьму посмотреть, как этот художник работает у себя в студии!
Джейк затряс головой, умоляюще стал вздымать руки — дескать, нет! не надо! но что сказать, так и не смог придумать.
— Ему это будет такое ободрение, так будет радостно узнать, — продолжила Памела, — что человек вашего ранга стал почитателем его таланта.
— А нельзя ли мне просто письмо ему написать?
— Да вы влюбитесь в нашего Арчи. У него такое чувство юмора!
— Правда? — голос Джейка дрогнул.
— А мужество какое! Мужества ему не занимать. — Затем Памела вдруг переключилась и завела одну из тех пластинок, которые, как заподозрил Джейк, были у нее припасены для званых завтраков в женском клубе: — Если у человека талант и он не может не рисовать, — завела она как по писаному, — он непременно будет рисовать! Будет рисовать, даже если жить придется в лачуге и на грани голодной смерти. Пусть у него нет рук — он будет рисовать, положив холст на пол и держа кисть пальцами ног. А нет ни рук, ни ног — зажмет кисть в зубах!
На втором этаже зажегся свет. Джейк крепче ухватился за бокал бренди и торопливо прикурил сигариллу.
— Слушайте, вы ведь творческий человек, вот скажите, Джейк, — возбужденно спросила Памела, — правда же, искусство от трудностей расцветает?
Еще одно окно второго этажа загорелось светом.
— Вы чертовски правы! — согласился Джейк.
Послышался сердитый выкрик няньки, потом пауза, потом завопил Элиот. Ормсби-Флетчер вскочил на ноги.
— Схожу гляну, что там такое, дорогая.
— Мне кажется, — продолжила Памела, — что чем более жестоки муки творчества, тем творение выходит совершеннее.
— Моя жена не очень хорошо себя чувствует, — сказал Джейк, пронзая Нэнси свирепым взглядом.
— Простите?
— Мне надо срочно отвезти Нэнси домой.
В вестибюле они нос к носу столкнулись с раздраженным главой семейства; тот был весь красный, в руках насос.
— Что случилось? — спросила Памела.
Элиот сидел на верхней ступеньке лестницы, по его щекам бежали слезы.