Всадник
Шрифт:
– Довольно, – заявил он, сводя брови. – Мне надоели фантазии, сны и попытки уличить меня в противокамаргских деяниях: кажется, мы прошли уже половину крепостной стены. Я чист перед городом, как младенец, как этот ваш Высокий тарн, да ведет его за руку… кто-нибудь – кому он там сейчас поклоняется.
– Убил, – ответила старуха медленно. – Убил старика, взял две книги, потом другого, в поле, пришел к нам. Женщин считаю… одна… другая…
Делламорте протянул закованную в перчатку руку и аккуратно взял старуху за горло.
– Вероятно, благовоспитанные люди так не поступают, – заметил он, – но если мы сейчас же не пойдем назад, насчитаешь на одну больше.
Старуха замахала руками и показала – пойдем, мол. Всё. Всадник отпустил ее и повернулся, чтобы идти.
– Hexenmeister![27 - То есть волшебник, дословно «повелитель колдунов». Мы уже не можем установить, как именно это звучное немецкое слово проникло в язык людей Камарга.] – прошипела в спину доктору
Делламорте медленно наклонился, всматриваясь… в лед. Да, зал был колодцем, если, конечно, можно назвать колодцем полый цилиндр диаметром с библиотеку Камарга. Всадник поднял голову и увидел далеко вверху потолок, выложенный красным кирпичом. Они действительно находились под башней Библиотеки.
– Это лед, – констатировал он с удивлением. – Я и не думал, что мы зашли так глубоко.
– Знаешь, что во льду? – спросила старуха, понизив голос до шипения.
Всадник вгляделся и увидел. Как крестьяне всего мира хранили продукты на лето: вырывали яму, закидывали снегом и укладывали слоями продукты, снег и солому, чтобы сохранить в них холод и содержимое все теплое время года, так под титанической трубой библиотеки Камарга хранились мертвые тела. Слой мертвецов, солома, слой льда, слой мертвых, солома, лед, мертвые, солома, лед… Всадник с отвращением взглянул в ужасные глаза.
– Отсюда нет выхода, – хрипло проворковала Бабушка. – Ты показал уважение городу, но наполнил все меры зла, которые мог, – и скамью могильщика, и табурет сапожника, и стул землепашца, и кресло купца, и кресло царедворца, наполнил бы и трон тарна – все они под тобой стонали и жаловались; а все-таки зло в тебе не кончалось и продолжало истекать, как ночь, и переливаться за пределы. Камарг рассмотрел тебя и нашел опасным. Более опасным, чем они, – старуха топнула ногой в лед, и из глубины колодца донесся скрежет и стон, – да, более опасным, чем все они вместе! Потому что они приходили сюда ради собственной выгоды, а ты… Ты пришел уничтожить Камарг.
Воцарилось молчание. Наконец черный гость развернулся к Бабушке и сказал ровно:
– Это правда. Я пришел уничтожить Камарг.
Тогда привратница наглядно показала, что имела в виду, заявляя, будто стоит гарнизона. Замелькали руки, взметнулось тряпье, зашептали губы, блеснула выхваченная откуда-то медная спица с позеленевшим наконечником, нацелилась на приезжего, а под ногами Делламорте с надрывом треснула земля: ледник приготовился принять жертву. Бабушка двигалась молниеносно, а противник как будто не торопился сопротивляться ей, и потому-то, когда спица полетела ему в сердце, он, защищаясь, лишь выставил левую ладонь.
Спица насквозь проткнула руку черного доктора. Бабушка отошла на шаг и склонила слепую голову набок, принюхиваясь, – яд этой спицы был смертелен, и она ждала, когда всадник завалится назад, в толщу ледяного кладбища.
Вопреки ожиданиям с приехавшим ничего не произошло.
– Так это ты, – протянула ясновидящая, как будто истинная правда происходившего открылась ей только сейчас.
– Да, – так же ровно и безмятежно подтвердил всадник. – Это я.
Легким движением он выхватил спицу из руки. Следом за ней из ладони протянулась, сопровождаемая низкой звонкой нотой, тонкая нервущаяся нитка крови, светящаяся тяжелым багрянцем. Делламорте дважды – да так быстро, что проследить за его движениями не было никакой возможности, – накинул эту нить на Бабушку и, сковав ее, одной рукой притянул кровавое лассо к себе, а другой толкнул старуху в темную трещину. Падая, та лишь бессильно царапнула ботфорт врага да махнула спицей туда-сюда – а потом как будто с облегчением рухнула вниз.
Ночной пришелец проследил полет привратницы навстречу льду и задумчиво прокомментировал:
– Все-таки не зря говорят, что узы крови – самые крепкие, – с этим он чуть отошел от предательского края расщелины-протуберанца, потер проколотую руку, отломил ото льда осколок размером с кусок сахара[28 - Лед, уложенный под библиотекой Камарга, был не простым, а одушевленным – был это злой лед, желавший смерти живым существам и доставленный сюда в незапамятные времена из Ламарры, с Faccia. В Камарге лишь суровая волшба удерживала его на месте, заставляя исполнять приказания хозяев.], упрятал его в возникшую из нагрудного кармана коробочку черного лака и пробормотал: «Холодное к холодному».
Обратный путь всадник проделал весьма быстро – и, видимо, отвечая его неспокойным мыслям, всюду, где он проходил, еле тлевший огонь в очагах разгорался, выплескиваясь из колыбелей, и принимался реветь, пожирая зачарованную мебель.
Вернувшись к входу, пришелец деловито перевел все рычаги в положение «мир», отвязал жеребца и, взлетев на него, проехал сквозь второй впускной щит Камарга. Теперь он оказался во внешнем кольце, где ночью жизнь замирала (впрочем, здесь и днем было
– Vincer`o, – обратился он к ним по имени.
Легкая дрожь пробежала по воротам, и они отворились. Теперь Камарг был открыт разрушителю. Всадник снова потер левую ладонь, взял жеребца под уздцы и вошел в город.
– Дел у нас здесь немного, – сказал он спутнику обыденным тоном: ему показалось, будто тот хочет, чтоб с ним поговорили, – разрушим тут все и поедем дальше. Но сначала овес лошади и что у них вместо кофе – хозяину: битвы с пожилыми женщинами слишком утомительны.
3. Продвижение: Piano, piano, terra, terra[29 - «Тихо, тихо, над землей» – строчка из арии Дона Базилио «Клевета» из оперы Россини «Севильский цирюльник».]
Хоть всадник, прозванный доктором Делламорте, и приехал в Камарг ночью, город не спал: здесь, в центре, в равной пропорции смешивались люди, еще не ложившиеся спать, с теми, кто уже проснулся и готовился к новому рабочему дню. Суматохи добавляли и представители других рас: эфесты зачастую не отдыхают по два-три дня, если такое у них настроение (тому способствует их могучая конституция), а гипты не спят, а ждут (когда им не надо думать или работать, они просто не думают и не работают, без труда достигая того состояния, для которого людям требуются духовные наставники и многоумные книги). При этом в Камарге, как заметил читатель, были сильно озабочены вопросами безопасности – метрополия практически постоянно находилась в состоянии войны то с одними, то с другими[30 - В последние два века Камарг в основном вел войны с независимыми человеческими поселениями, а с эфестами и гиптами – если не считать некоторых периферийных стычек, на которые стороны закрывали глаза для всеобщего блага, – хранил шаткое перемирие. Воевать с эфестами было бессмысленно: около трехсот лет назад они без особенного труда завоевали Ламарру, и если одну столицу эфестов Камарг еще мог попытаться взять приступом, то мобилизовать столько умелых воинов, чтоб атаковать одновременно два протектората непобедимых эфестов, да еще разнесенных столь далеко друг от друга, было невозможно (к тому же Раки, царь разочарованного народа, был великий чародей и умел защищаться от камаргского волшебства). Гипты же хотели только одного: чтоб их оставили в покое, и после того как выяснилось, что подземный Путь этих угрюмых работников горы опутал практически все колонии Камарга, метрополия была более чем рада предоставить им этот покой в обмен на запечатанные выходы из Дагари.], – и поэтому в дополнение к страже на стенах и ночным патрулям внутри города действовал еще и запрет на употребление крепких напитков после захода солнца. Лишь у нескольких заведений была лицензия на увеселение граждан в ночное время. Одной из таких таверн был «Сангандский ветеран», принадлежавший человеку по имени Эзра. Эзра действительно когда-то давно – лет тридцать назад – служил в сангандском гарнизоне[31 - С тех стародавних пор, когда Оррант взял штурмом Санганд, многое изменилось: на момент нашего рассказа эта морская цитадель контролировалась объединенным контингентом эфестов и камаргитов. Обычно высокомерные и немногословные эфесты в Санганде вели себя на удивление дружелюбно, памятуя о том, с какого унижения начиналось их присутствие здесь, и всякий, кому удавалось завоевать их расположение в твердыне посреди вод, пользовался им неизменно до самой смерти.], и хотя служба его прошла бессобытийно, впечатление от несения вахты на главной башне осталось с ним на всю жизнь. «Море, море, море, – частенько говорил он очередному внимательно слушающему посетителю. – Везде океан, со всех сторон, куда ни повернешься. Океан, глубина и птицы. И вот стоишь ты на башне, и солнце светит тебе в глаза, и думаешь: плыву, что ли? Куда ж мне плыть?» Но редко кому удавалось почувствовать сполна всю глубину Эзриного переживания, и потому рассказ его обыкновенно сходил сам собою на нет, а о высоте и океаническом расположении Санганда посетителю напоминал лишь второй уровень, на котором находилась таверна и к которому вела своя дорога[32 - Читателю не следует думать, что архитектурно Камарг повторял средневековые европейские города: в нем было много такого, что в нашем мире увидеть можно лишь изредка.], да вид из окон на небольшой пруд с откормленными карпами.