Всадник
Шрифт:
– Это не мой сын!.. – закричал военачальник.
– Твой, твой, – нетерпеливо прервал его всадник. – В прошлый наш разговор я уже назвал его твоим сыном, но ты был слишком увлечен и не возразил мне… Кроме того, я видел, как ты смотрел на него на коронации. Ты не пришел бы сюда за помощью, если бы не верил, что в моих силах дать ее.
Орах хлопнул ладонями по бедрам.
– Гей, хе-сатеп! – воскликнул он обиженно. – Я пришел к тебе за советом, а ты связал меня и опрокинул! Так не поступают мудрецы, так не поступают герои; так поступают лишь… злецы! Я пришел к тебе с распростертым сердцем, с выпуклым позвоночником. А ты? Я даже не знаю в точности, кто ты и почему наездник смотрел на тебя!
– Прости, Орах, – коротко рассмеялся всадник. – Ты прав, я «злец»,
Орах хмыкнул, закрыл глаза и долго что-то бормотал, затем, видимо, решился:
– Хорошо же. Да, это мой сын. Что до брата… никакого Кэтанха и не было. Вернее, он был, но давно-давно. Еще когда мы были детьми. А потом он умер, и я решил, что стану обоими близнецами. Многие во дворце знали, конечно, но ты знаешь, как легко приучить людей верить в то, чего нет, если ты облечен властью. И так, хотя поначалу все было игрой, она затянулась не на один год, и я наконец решил, что смогу ею воспользоваться. Решил, что правитель Кэтанх станет жестоким, чтобы народ пожелал ему беспогибельного погребения под черным дном – а я-настоящий стану править после него так, что сердца будут сиять на меня вдвое сильнее. Ибо Рэтлскар уже сотни лет скован устоями, которым нет объяснения. Город привык слушать в прошлое и не ждать добра от военачальников. Я хотел разбудить его.
– Зачем? – спросил Делламорте скептически. – Что, мало тебе смиренных товариществ, рыбохотства, мохнарей и древнего искусства мечевания, преподаваемого во внутреннем дворе замка, или тем более патрулей по ночам или заброшенных подземных ходов, что ты решил «разбудить» еще какое-нибудь лихо себе на голову?
Орах подавленно молчал.
– Благодарю тебя за правду, военачальник, – продолжил черный доктор. – Но ты загнал себя в жестокую ловушку. Я-то думал, в двойниковости правителей кроется какой-то смысл – что были в вашем прошлом какие-нибудь братья-Диоскуры[127 - Братья Диоскуры, близнецы Кастор и Поллукс (Полидевк). Неким мистическим образом один из них оказался сыном Тиндарея, законного мужа их матери – Леды, а один – Зевса, явившегося Леде в образе лебедя, отчего один вылупился из яйца смертным, а второй нет. Где-то в этой кладке оказалась также и прекрасная Елена, лицо которой заставило спустить на воду тысячу греческих кораблей и развязать Троянскую войну. За чудесным рождением, в память о котором братья всегда носили смешные конусовидные шапки, призванные напоминать о яичной скорлупе, последовало много приключений: похищение дочерей Левкиппа, участие в походе аргонавтов за золотым руном и охота на Калидонского вепря.], неразлучные на земле и на Олимпе… А оказывается, ты просто задумал сыграть на контрасте. Что же ты планировал сделать затем?
«Систематически недооцениваю волю этого мира к продолжению существования, способность придумывать историю и проживать ее с уверенностью и чувством, – думал Делламорте с досадой. – Сейчас выяснится, чего доброго, что он и сам собрался построить корабли, погрузить на них все население и отправиться на поиски обетованной земли».
– Отправиться вперед, – тут Орах, как бы в иллюстрацию своих слов, выбросил вперед одно плечо, – ибо мало кто понимает, что происходит в Рэтлскаре. Никто не задает вопросов, все лишь продолжают покорно и тупо исполнять отведенные им роли. Потому-то мне и нужна была осознанная преданность – чтоб люди шли за мною без сомнений и сожалений, как за первым военачальником. Я намеревался оставить Рэтлскар и отправиться на берег – всем, всем без исключения. Вылазки бывали и раньше, но все они оканчивались ничем, поэтому я и решил, что уведу весь свой народ. Мы не смогли бы переплыть океан, не смогли бы и уйти под землю. Нам оставался только один путь… И хорошо, что ты пришел вести нас по этому пути: я доверяю предводительству всадников больше, чем себе, хоть и не знаю, кто они.
Делламорте прикрыл глаза и слегка ополз по стене, как будто засыпая. Нахмурив чело, Орах смотрел на собеседника, тот же слушал рассказ, не меняя позы, и лишь ближе к концу все же открыл глаза.
– Все это тайное знание, военачальник, – отозвался он утомленно. – Что было с всадниками… что стало с всадниками и кто остался из всадников… кто такие всадники. Если ты уверен, что я носитель ордена, и если ты хочешь, чтобы я принял участие в происходящем, если хочешь понять, что к чему в твоем мире, – обращайся. Всадники выполняют задачи. И берут плату.
– Пусть так, – сказал Орах упрямо, – я заплачу по справедливости… Я хочу победить змеиных наездников. Хочу понять, на чем стоит Рэтлскар и почему он возник здесь. Хочу, чтобы на моем правлении его история закончилась, ибо это место не для людей. Называй цену.
Делламорте наклонил голову, выслушивая заказ в глубокой задумчивости и как будто в печали.
– Что ж, лорд Орах, военачальник, равный Древу. Сказанное застыло в камне. – Он поднял голову, указывая рукой на стену, где «заказ» Ораха высек из камня буквы. – Впервые за историю ордена желание поручителя совпадет с платой, требуемой всадником: награда, которую я возьму, – конец истории Рэтлскара. Подтверди же это.
Орах взглянул в глаза магистра искусств и увидел в них блеск далекого, непонятного ему интеллекта. Только тут он осознал, что они с Делламорте могут понимать конец истории Рэтлскара по-разному. Но отступать уже было поздно.
– Я подтверждаю это, – сказал Орах через силу.
– We have terms[128 - Мы договорились (англ.).], – ответил доктор Делламорте.
Буквы в камне вспыхнули глубоким красным светом.
9. Добрый Доктор Делламорте
– Не чувствует.
– А здесь?
– И здесь не чувствует.
– А так?
– …
– Что – «…»?
– Ахм…
– Что это значит?
– Чувствует.
В странных нарядах щеголяли богатые дамы Рэтлскара. Платья были пышные, но с прожогами и разрезами, выполненными специальными мастерами из смиренного товарищества портнейших. Сейчас военачальница леди Ицена лежала лицом вниз на жестком деревянном ложе, спрятанном под один только покров в виде сети-кольчуги, как у самых первых лейтенантов. Не то чтобы на дереве да на кольчуге должна была возлежать военачальница, нет… просто доктор Делламорте явился в замок, будто то была его собственная резиденция, проехал коридорами верхом, не пригибаясь (своды как будто из страха приподнимались над ним!), оставил жеребца возле дверей хворавшей Ицены и… спасибо, что не вышиб дверь ударом ноги. Чего только не ожидали от него после событий последних дней! Но доктор сказал просто: «Лежать на жестком», – и Ицена незамедлительно и плавно опустилась на полку деревянной кровати, а перин не стало.
Сорочка Ицены тоже была изукрашенной. Голубой наряд с искусно обшитыми красно-коричневым следами огня и сине-зелеными ранами разрывов ничего не открывал. Военачальница была дамой пышной, и при желании что-нибудь можно было и открыть, но искусство портнейших состояло именно в этом: они делали костюм, а не неприличие. Вообще же Ицена и Делламорте составили прекрасную пару «врач-пациент»: военачальницу нимало не смущала плоть, проглядывавшая в разрезах и прожогах, а Делламорте было бы только интересней, если бы и сама болящая, а не только ее ночное платье, состояла из прожогов и разрезов.
– Ишемический инсульт, – пробормотал врач про себя, и мы его поняли, но не поняла военачальница: подобных сочетаний звуков в ее языке не было.
– Как ты сказал? – слабо переспросила она.
– Каша во рту – афазия, правый зрачок расширен, ригидность мышц шеи и ног… Что? – Делламорте вспомнил, что перед ним есть и живой человек.
– Что ты говоришь, Всадник?
– Я говорю: перевернись на спину, леди Ицена, и подложи подушку.
Все это было немедленно выполнено. Ицену приподняли в воздух, аккуратно развернули и опустили на место. Сверху сандвич из кровати, тонкого матраса и Ицены прикрылся легким одеялом.