Всадник
Шрифт:
Делламорте равнодушно пожал плечами:
– Слухи? Откуда бы слухам обо мне появиться здесь, мой гостеприимный Орах? Рэтлскар отрезан от Материка не только Пребесконечным океаном, но и теми странными метаморфозами, которые претерпевает время, пытаясь его преодолеть – пусть с неким жаром в кости, но безуспешно.
– Все так, – настаивал упрямый Орах, – и все-таки, даже если не говорить о старых легендах, которым уже сотни лет, и гости добирались до нас из мира за Пребесконечным океаном – кто как. В основном-то это были безумные крестьяне, и потому всего интересней путешественник, что явился ближе к заре Рэтлскара – четыреста или около того лет назад. Другие такие посольства нам неизвестны, зато этому
Темный доктор помрачнел. Увидеть это на его лице было нельзя, но Орах как будто почувствовал, что его собеседник, напрягшись, ожидает развития, и продолжал:
– Тот человек рассказывал, что отправился с материка, ибо стал свидетелем и участником битвы, предрекшей ему конец света. Он происходил из города под названием Гамарт, оттуда же, откуда пришли первые сотни кораблей…
– Камарг, – машинально поправил Делламорте.
– Камарг, – послушно согласился военачальник и продолжал торжественно: – Он рассказал о воинстве Ордена, состоявшего из многих тысяч всадников, закутанных в тьму; о том, как войско это, ведомое черным князем с серебряным лицом, встало у стен дотоле неприступного Гама… Камарта и держало осаду тысячу ночей, а затем вошло в обессиленный город; и о том, как отвратить их необоримое наступление удалось лишь благодаря вмешательству солнечного бога, чей облик был прекрасен, как цветок зари.
Что-то произошло в каверне: стало совсем темно. Орах замолчал. Было совершенно тихо: не было слышно ни шороха листьев, ни цоканья одиноких капель, ни шмыганья заблудившейся мыши, ни даже шелеста привычных волн.
– Значит, многие тысячи всадников состояли в Ордене, и тысячу ночей стояли они под стенами Камарга, и бог-защитник был прекрасен, как цветок зари? – спросил у него голос над самым ухом. Голос был очень спокоен и как будто даже весел, но слуху Ораха в этом спокойствии и веселье открылась внезапно трещина, наполненная кипящим гневом, и он отпрянул.
– Д-да, – ответил он.
– Ха-ха. Что ж, продолжай, – велел голос с недобрым любопытством. Ораху не очень хотелось заканчивать: почему-то ему показалось, что по окончании его истории его могут убить, но выбора уже не было.
– Гость рассказал, что руководил обороной сам, ибо его визири оставили его и даже рекомендовали ему сдаться. Но это уже не столь важно. Важен тот царь с серебряным лицом…
– Рекомендовали сдаться? Интересно. А как звали этого «гостя»? – прервал голос.
– Вся эта история в Полотняной книге носит название посольства Тарна, – отвечал Орах, – ибо так называл себя этот путник, а его каменного слугу звали длинным и непонятным именем, которое я не помню.
– Если я воспроизведу это имя, – поинтересовался голос, – ты сумеешь узнать его?
– Не уверен, – пробормотал смущенный Орах.
– И все-таки давай попробуем, прежде чем разговаривать о луноликих царях, – с обманчивым дружелюбием предложил темный гость. – Ниегуалла…
– …тэмар! Тэмар! – закричал Орах, так обрадовавшись, как будто всей его семье гарантировали безопасность и беспечное житье до конца дней. – Точно так: Ниегуаллатэмар. И было у него еще какое-то короткое имя…
– Значит, Танкредо и тарн, – пробормотал Делламорте, отходя от Ораха. – What an unlikely company[126 - Какая неподходящая компания (англ.).].
В пещере забрезжил свет, и военачальник Рэтлскара ненадолго потерял сознание, а всадник принялся за работу. Орах наскучил доктору – ему захотелось провести какое-то время t^ete-а-t^ete со своими мыслями и… прогуляться по ночному городу. Поэтому, избавив военачальника от железной одежды, он подтолкнул его в свое неприветливое кресло и заботливо закрепил в нем: не с помощью «преобразований», а по-доброму (вернее, по-недоброму), вручную, мохнатой, колючей и жесткой веревкой из города Локамбия, где ему пришлось как-то двух человек вылечить, а одного на голову укоротить. Орах за всеми этими приготовлениями пришел в себя и, прохрипев что-то, счел за лучшее замолчать и предаться размышлениям о том, чего ему предстояло ждать теперь: второй раз за несколько дней он оказывался привязанным, но теперь уже не в ритуальных целях и не посреди благоговейного моря подданных, а в темноте, наедине с безумцем, к которому он сам и пришел за помощью… Эх.
Увидев, что связанный очнулся, Делламорте обошел кресло, обозревая плоды своих трудов, легко поддел носком ботфорта нагрудник Ораха, подвинув панцирь поближе к наколенникам, налокотникам и остальному металлу, снятому с правителя, отошел к стене и прислонился к ней, разглядывая своего пленника и удобно скрестив руки на груди.
– Зачем?.. – прошелестел Орах сухой гортанью, сделав, видимо, из приготовлений Делламорте какие-то драматические выводы. – Я же сам предложил тебе все, включая корону! Неужели тебе так уж важна тайна этого Ордена и всех твоих всадников?! Я ведь рассказал тебе об этом для того лишь, чтоб показать: и я знаю о тебе кое-что…
– Всё, что рассказывают люди, проплывшие полземли, – назидательно сказал Делламорте, – нужно делить на тысячу или две. Так что, мой дорогой военачальник, хоть ты и знаешь обо мне больше, чем можно ожидать, ты все же не знаешь ничего. Но твоя история вдохновила меня, и мне захотелось прогуляться, осмотреть заброшенные рыбачьи ходы в скалах Мастго. Буду к утру – это совсем скоро, а ты пока повиси и подумай.
Делламорте поднялся и куда-то исчез, но, как оказалось, ненадолго: он быстро вернулся в маске и плаще и заботливо перевернул военачальника вместе с креслом вниз головой, словно был тот укреплен в воздухе на каком-то невидимом подвесе: теперь Орах как будто молился, да только уж в очень неудобной позе. Доктор же нарисовал вокруг поверженного правителя куском белого камня линию, сомкнувшуюся в безупречное кольцо, подумал, стер небольшой участок с вершок шириной и поставил за кругом стакан с водой. Затем он ушел.
7. И снова змеиные наездники
В дальнем конце пустынной темной улицы на укутанном золотой листвой дереве бесшумно покачивался шарообразный фонарь, светивший изжелта-фиолетовым светом. В середине мостовой рывком сдвинулась крышка люка в форме восьмерки, сделанная, как и вся мостовая, из мутноватых стеклянных полусфер. Откуда-то снизу появился гексенмейстер Делламорте, оглянулся и поднялся на поверхность. Одежда магистра подозрительно мокро отсвечивала в свете фонаря. Он проговорил что-то неприветливое на неизвестном языке и собирался было уже потратить некоторые усилия на то, чтобы высушиться, но почему-то передумал.
И тут приезжий доктор во второй раз после рассветного пения детей столкнулся в Рэтлскаре с музыкой – эта напоминала переливы своевольной флейты. Мелодия не имела сюжета и последовательности и звучала словно ради процесса, замысловато изгибаясь в минор сбивчивыми дискомфортными пассажами. Определить источник мелодии было непросто, но судя по всему, он перемещался где-то за домами. Помимо музыки слух мог различить и второй звук, менее приятный, – как будто по мостовой волоком тащили что-то тяжелое. Донесся низкий продолжительный лязг, и стало ясно, что это голос, произносивший слова на незнакомом языке.