Всадники ниоткуда (илл. Б.Лебедева)
Шрифт:
— У вас странно освещена комната, — опять заговорил я. — Не видно двери. Где она? Мы сейчас же уйдём, не бойтесь.
Старуха опять захихикала:
— Это вы боитесь, господа. Почему вы не хотите поговорить с Пегги? Поговорите с ним по-английски. Они боятся, Этьен, они боятся, что ты их выдашь.
Я оглянулся: комната стала как будто светлее и шире. Виднелся уже и другой край стола, за которым сидел наш парижский портье из отеля, не лысый лорд с измятым лицом, а его помолодевшая копия, встретившая нас с Мартином
— Почему я их выдам, мама? — спросил он, даже не взглянув на нас.
— Тебе же нужно найти английских лётчиков. Ты же хочешь их выдать. Хочешь и не можешь.
Помолодевший Этьен громко вздохнул:
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю, где они спрятаны.
— Узнай.
— Мне уже не доверяют, мама.
— Важно, чтоб доверял Ланге. Предъяви товар. Эти тоже говорят по-английски.
— Они из другого времени. И не англичане. Они приехали на конгресс.
— В Сен-Дизье не бывает конгрессов.
— Они в Париже, мама. В отеле «Омон». Много лет спустя. Я уже состарился.
— Сейчас тебе тридцать, и они здесь.
— Знаю.
— Так выдай их Ланге, пока не началась акция.
Не то чтобы я уже понимал все происходившее, но какая-то смутная догадка возникала в сознании. Только обдумать её не хватало времени. Я уже знал, что события и люди, окружавшие нас, отнюдь не призрачные и что опасность, заключавшаяся в их словах и действиях, была самой реальной опасностью.
— О чём они говорят? — спросил Мартин.
Я объяснил.
— Какое-то повальное сумасшествие. Кому они хотят нас выдать?
— Я полагаю, гестапо.
— Ты тоже с ума сошёл.
— Нет, — сказал я как можно спокойнее. — Пойми: мы сейчас в другом времени, в другом городе, в другой жизни. Как и зачем она смоделирована, не знаю. Но как мы отсюда выберемся, тоже не знаю.
Пока мы говорили, Этьен и старуха молчали, как выключенные.
— Оборотни! — взорвался Мартин. — Выберемся. У меня уже есть опыт.
Он обошёл сидящего у стола Этьена, схватил его за лацканы пиджака и встряхнул:
— Слушай, дьявольское отродье! Где выход? Не дам тебе измываться над живыми людьми!
— Где выход? — повторил попугай вслед за Мартином. — Где лётчики?
Я вздрогнул. Мартин с яростью швырнул Этьена, как тряпичную куклу. Тот отлетел и пропал в стене. Там уже виднелось что-то вроде дверного проёма, затянутого багровой дымкой.
Мартин ринулся сквозь неё, я за ним. Обстановка сменилась, как кинокадр: в затемнение из затемнения. Мы находились в гостиничном холле, из которого вместе с Мартином вышли на улицу. Этьен, с которым так не по-джентльменски обошёлся Мартин, что-то писал за конторкой, не видя или умышленно не замечая нас.
— Чудеса, — вздохнул Мартин.
— Сколько их ещё будет, — прибавил я.
— Это не наш отель.
— Я уже говорил это, когда мы выходили на улицу.
— Махнём опять.
— Попробуй.
Мартин рванулся к двери и остановился: дорогу преградили немецкие автоматчики — точь-в-точь такие же, каких я видел в фильмах на темы минувшей войны.
— Нам нужно выйти на улицу. На улицу, — повторил Мартин, показывая в темноту.
— Ферботен! — рявкнул немец. — Цурюк! — И ткнул Мартина в грудь автоматом.
Мартин отступил, вытирая вспотевший лоб. Ярость его ещё не остыла.
— Сядем, — сказал я, — и поговорим. Благо в нас пока ещё не стреляют. Бежать все равно некуда.
Мы сели за круглый стол, покрытый пыльной плюшевой скатертью. Это была старая-престарая гостиница, должно быть ещё старше нашего парижского «Омона». И она уже ничем не гордилась — ни древностью рода, ни преемственностью традиций. Пыль, хлам, старьё да, пожалуй, страх, притаившийся в каждой вещи.
— Что же происходит всё-таки? — устало спросил Мартин.
— Я тебе говорил. Другое время, другая жизнь.
— Не верю.
— В подлинность этой жизни? В реальность их автоматов? Да они в одно мгновение сделают из тебя решето.
— Другая жизнь, — повторил с накипающей злобой Мартин. — Любая их модель скопирована с оригинала. А эта откуда?
— Не знаю.
Из темноты, срезавшей часть освещённого холла, вышел Зернов. Я в первый момент подумал: не двойник ли? Но какая-то внутренняя убеждённость подсказала мне, что это не так. Держался он спокойно, словно ничто не изменилось кругом, даже при виде нас не выразил удивления и тревоги. А ведь волновался наверное — не мог не волноваться, — просто владел собой. Такой уж был человек.
— Кажется, Мартин, — сказал он, подойдя к нам и оглядываясь, — вы опять в городе оборотней. Да и мы с вами.
— А вы знаете, в каком городе? — спросил я.
— Полагаю, в Париже, а не в Москве.
— Не тут и не там. В Сен-Дизье, к юго-востоку от Парижа, поскольку я помню карту. Провинциальный городок. На оккупированной территории.
— Кем оккупированной? Сейчас не война.
— Вы уверены?
— А вы, случайно, не бредите, Анохин?
Нет, Зернов был великолепен в своей невозмутимости.
— Я уже раз бредил, в Антарктиде, — колко заметил я. — Вместе бредили. Как вы думаете, какой год сейчас? Не у нас в «Омоне», а здесь, в этих Удольфских тайнах? — И, чтобы его не томить, тут же продолжил: — Когда, по-вашему, во Франции кричали «Ферботен!» и немецкие автоматчики искали английских парашютистов?
Зернов все ещё недоумевал, что-то прикидывал в уме.
— Я уже обратил внимание и на багровый туман, и на изменившуюся обстановку, когда шёл к вам. Но ничего подобного, конечно, не предполагал. — Он оглянулся на автоматчиков, застывших на границе света и тьмы.