Всё было, было ...
Шрифт:
и Господь был добр и мил.
Не пугаются синицы,
найден с белками язык,
и ко мне давно привык
пёс бездомный, не бранится.
По аллеям променаж
под защитой пышных крон.
Не оставил меня раж,
в жизнь по прежнему влюблён.
Место планов и отчётов
занял лес мой и инет.
Не сошёлся клином свет —
и о прошлом память — к чёрту!
Устал от мира
Влачится жизнь.
Всегда
Летом
стучит тележными колёсами,
зимой скрипит саней полозьями.
И седоку конечный пункт неведом.
Проходят дни
мельканьем серых буден,
однообразных,
как состав товарняка.
И поневоле сам становишься зануден
и зол на всё и вся по пустякам.
Устал от мира суматошно-злобного.
Отвратна мне его жестокость
И между нами пропасть.
На суетню внизу
гляжу я с места лобного.
Погода, видно, расшатала нервы
И бытовухи злобой пышущий оскал.
Боюсь,
не совладать с напрягом жизни-стервы.
Я свой роман до корки долистал.
Я от поэзии далёк
Мелькнули, как мгновенье ока,
Ахматова, Твардовский, Фет,
мелькнуло многотомье Блока,
но резонанса в сердце нет.
С трудом читаю Пастернака,
Дементьевым по горло сыт,
мелькнул психической атакой
Влад. Маяковский … и забыт.
И в ком я не пытался только
найти свой, жизненный сюжет,
признаться должен, как ни горько:
нет отзвука в моей душе.
В стихах не мыслю ни бельмеса,
читать их — нежеланный труд.
Не нахожу в них интереса.
Они, короче, не влекут.
Да, кое-что ласкает ухо,
не оставляя долгий след,
не сохраняя эхо звука.
Так кто ж любимый мой поэт?
Тогда, прошу вас, разъясните,
кого любимым называть?
С чьим томом под подушкой спите,
чьи строки в памяти храните,
как драгоценейшую кладь?
Увы, читатель, не казните —
не мне такая благодать.
Скорость всё выше
Живу пассажиром я
поезда с дальним маршрутом.
Багаж мой
легко разместился в одном рюкзаке.
Мой мир прозябает со мною
в вагончике утлом,
и все полустанки,
как точки в истлевшей строке.
А жизнь проплывала лениво
в начале маршрута —
ведь поезд считает на ощупь
плетенку путей.
И время идет не спеша,
словно в сутки минута,
а сутки ползут,
будто в них
тридцать месячных дней.
Вот вырвался поезд
из плена вокзальной толкучки.
Остались платформы
и сеть тупиков позади.
Ребенок в окошко
просяще высовывал ручки
и время молил:
«Ну, скорее, скорее иди!».
Мальчишки на великах
спорят о скорости с нами,
девчонки приветливо
машут ладошками вслед.
Ребенок на мир
удивленными смотрит глазами
и радостно
доброе
жизни лепечет в ответ.
Состав пожирает
бескрайней вселенной просторы,
в азарте погони
во всю убыстряя свой бег.
К заводам теперь
пассажиров прикованы взоры
и к бизнесу,
к стройкам,
к карьере — своей и коллег.
А время? Что время!
Оно зазвенело монетой.
Идет незаметно,
ссыпая валюту в карман.
Сосед, закрываясь
от яркого света газетой,
вдыхает с отравой свинца
этой жизни обман.
Конечная точка маршрута
все ближе и ближе,
и спутников меньше
осталось в вагоне моем.
Но скорость растет,
и время мелькает, но тише,
все тише, спокойнее
в мире бурливом живем.
А жизнь проплывает за окнами
пестрым ландшафтом —
лачуги да бурость
не тронутых плугом полей.
Вагончик скрипит,
весь обшарпан, замызган, расшатан
на множестве стрелок,
разъездов
и стыков колей.
Продразвёрстка-1988
Слух пустили как-то раз,
Что в продмаг "Находку"
(это лету только час)
завезли селедку.
Как и все, икру мечу,
Расшибаюсь в доску
И в счет отпуска лечу
Делать продразверстку.
Спутник мой не даст соврать:
У торговой точки
Тьма любителей пожрать,
Как селедок в бочке.
Всех клеймят, а номера
Пишут где угодно.
Бедолаги у костра
Греются повзводно.
Я, как принято, сую
В ближней подворотне
В лапу писарю — стою
В первой полусотне.
По толпе пошла молва
И терзает жалом,
Мол, селедка уплыла
По другим каналам.
Дескать, для сирот-детей
Разошлась по блату ...
Для реакции моей
Не хватило мату.
Ну, народ вогнали в раж!
Он в одно мгновенье
Взял продмаг на абордаж
И застыл в смятенье.
И чего тут только нет?! —
Ничего нет, кстати.