Все, что блестит
Шрифт:
Давясь, Джессика жевала булочку, пытаясь проглотить её через комок в горле. Вдалеке виднелся белый силуэт яхты. Николас был там, но с таким же успехом он мог находиться где-то за тысячу миль отсюда. Не было никакого способа добраться до него, если только один из рыбаков не возьмет её с собой, но для этого ей нужно дойти до деревни. Это была не такая уж длинная прогулка, и раньше она проделала бы её без долгих размышлений, но беременность ужасно подорвала её выносливость, и Джессика сомневалась, что сможет преодолеть такое расстояние при невыносимой жаре. Да и мадам Константинос сказала, что надо заботиться о драгоценной жизни в ней. Николас возненавидит её, если она сделает что-нибудь, что может навредить его ребёнку.
После того, как она съела достаточно, чтобы удовлетворить и свою свекровь, и Софию, Джессика отодвинула поднос, и мадам Константинос тихо спросила:
— Скажи мне, дорогая, ты любишь Нико?
«Зачем она спрашивает?» — с печальным удивлением подумала Джессика. Это должно было быть настолько очевидным — в каждом слове, которое она произнесла с тех пор, как Николас вчера в гневе выскочил из её спальни. Но мягкие синие глаза мадам Константинос были устремлены прямо на неё, и Джессика призналась напряжённым шепотом:
— Да! Но я все разрушила… и он никогда не простит меня за то, что я сказала ему! Если бы он любил меня, всё могло бы сложиться по-другому…
— Откуда ты знаешь, что он не любит тебя?
— Потому что с тех пор как мы встретились, всё, что его интересует, — уложить меня в постель, — в глубоком унынии призналась Джессика. — Он говорил, что хочет меня, но никогда не говорил, что любит меня.
— О, я понимаю, — мадам Константинос согласно закивала седой головой. — Он также никогда не говорил тебе, что небо синее, но ты же знаешь, что оно не может быть другого цвета! Джессика, дорогая, открой глаза! Ты действительно думаешь, что Нико настолько слабоволен, что стал рабом своего вожделения? Он хочет тебя, да, но плотское желание — часть любви.
Джессика не смела надеяться, что это может быть правдой и что Николас любит её — слишком часто он полностью игнорировал её чувства, о чём она и сказала мадам Константинос.
— Я никогда не говорила, что он обходительный человек, — парировала та. — Я говорю о личном опыте. Нико — копия своего отца, они с ним словно один и тот же человек. Это не всегда было легко — быть женой Дэймона. Я постоянно должна была следовать его дорогой, иначе он впадал в ярость, и Нико точно такой же. Он настолько силён, что иногда не в состоянии понять — большинство людей не обладают такой же силой, и поэтому он должен смягчить свой подход к ним.
— Но ваш муж любил вас, — указала Джессика мягко, её глаза привычно сосредоточились на отдаленном свете яхты в прозрачном море.
— Да, он любил меня. Но мы были женаты уже шесть лет, когда он сказал мне об этом, и то только потому, что я горько переживала потерю нашего второго ребёнка, который родился мёртвым. Когда я спросила его, как давно он любил меня, он с удивлением посмотрел на меня и сказал: “С самого начала. Как женщина может быть настолько слепой? Никогда не сомневайся, что я люблю тебя, даже если слова эти не сказаны”. И точно так же с Нико.
Спокойно глядя на Джессику ясными синими глазами, мадам Константинос повторила:
— Да, Нико любит тебя.
Джессика побледнела ещё сильнее, потрясённая пронзившей её неудержимой волной надежды. Он любит её? Он всё ещё может любить её, после вчерашнего?
— Он любит тебя, — заверила её свекровь. — Я знаю своего сына, потому что я знала своего мужа. Нико потерял голову из-за тебя. Я видела, как он смотрит на тебя, — с такой тоской в глазах, что у меня останавливалось дыхание, и, поскольку он сильный мужчина, то не может любить только слегка.
— Но…но он никогда не говорил мне о любви, — возразила Джессика неуверенно, всё ещё не осмеливаясь позволить себе надеяться.
— Да, я знаю. Он гордый человек, и он был зол на самого себя, потому что не смог справиться с неимоверной тягой к тебе. Частично это моя ошибка — неприязнь между вами. Он любит меня, а я была очень расстроена, думая, что мой дорогой друг Роберт женился на авантюристке. Нико хотел защитить меня, но не смог заставить себя оставить тебя в покое. И ты, Джессика, была слишком горда, чтобы рассказать ему правду.
— Я знаю, — тихо ответила Джессика, и слёзы хлынули у неё из глаз. — И я так ужасно обошлась с ним вчера! Я всё разрушила, maman, он никогда больше не простит меня.
Слёзы закапали с ресниц при воспоминании выражения глаз Николаса, когда он покидал её спальню. Ей хотелось умереть. Она чувствовала себя так, как будто своими собственными руками вдребезги разбила рай.
— Не мучай себя. Если ты сможешь простить его гордость, моя дорогая, он простит тебе твою.
Джессика задохнулась от такого выпада, но была вынуждена согласиться в отношении себя с правотой этого утверждения. Она из гордости держала Николаса подальше и теперь платила по счетам.
Мадам Константинос положила ладонь на руку Джессики.
— Нико скоро покинет яхту, — мягко сказала она. — Почему бы тебе не пойти ему навстречу?
— Я… да, — сглотнула Джессика, вскакивая на ноги.
— Будь осторожна, — напутствовала её мадам Константинос. — Помни о моём внуке!
Не спуская глаз с приближающейся гребной шлюпки в узком проломе между скалой и берегом, Джессика начала спускаться вниз по дорожке, ведущей к воде. Она шла с бешено бьющимся сердцем, спрашивая себя, права ли мадам Константинос в том, что Николас действительно любит её. Когда она вспоминала прошлое, то ей казалось, что любит…или любил. Если только она всё не разрушила!
Пока Джессика шла по песчаному берегу к Николасу, он стоял, стараясь удержать от набегающих волн вытащенную на берег шлюпку. Он был одет только в пару обрезанных синих джинсов и, когда двигался, видно было, как плавно перекатываются мускулы у него под кожей. У Джессики от восхищения перехватило дыхание и, не дойдя до него нескольких шагов, она остановилась.
Николас выпрямился и посмотрел на неё. В его тёмных глазах невозможно было ничего прочитать, пока он стоял, глядя на неё, и она судорожно вздохнула. Он не сделает первый шаг, она знала это, первый шаг должна сделать она. Собрав всё своё мужество, Джессика тихо промолвила: