Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Опять за старое! Ладно!
– отходит на шаг назад и поднимает ладони вверх, закрепляя тем самым свою капитуляцию. А я опять говорю "привет" рою надоедливых колючих мурашек. Он хоть и потаскун, зато тёплый...
– Бери вещи из багажника. Сонь, пса отвяжи, только держи крепко, сейчас с тётей Васей на берег пойдёшь.
Командир. Малышка несколько раз наматывает на руку красный поводок, а я хватаю из сумки первое, на что падает взгляд. Отлично, дальше я буду путешествовать в джинсах. Надеюсь, не сварюсь. Погода с утра не радует, но кто знает, что будет в обед?
Через
– Ну, куда пойдём? Предлагаю туда, - он тычет пальцем в сторону густой растительности метрах в пяти от нас, и придерживает дверь для дочки, неуклюже пробирающейся в салон машины. А стоит собаке, чьи лапы ничуть не чище нашей обуви, вознамериться прыгнуть за ней, тут же хлопает дверцей.
– Я как-нибудь без провожатых. А ты лучше псу лапы помой, - стираю с его лица улыбку и пихаю ему собачье полотенце.
– Вытри только, а то пока до машины добежит, вновь перемажется.
– Почему я?
– Потому ты у нас чистоплюй. Так что за дело!
– салютую ему, даже не оборачиваясь, и, прижав к груди чистую стопку одежды, забираюсь в зелёные заросли.
Дай бог, чтобы никто не додумался здесь прогуляться. Я девочка взрослая и далеко не скромница, но кому попало демонстрировать чёрное хлопковое бельё не готова. И уж тем более Максиму. Не после того, как едва не свалилась замертво в его объятьях. В родных объятиях, надо сказать, ведь тело тут же привычно откликнулось... Не пОшло, с истомой внизу живота, и дрожью в кончиках пальцев, а с какой-то звериной тоской, молчаливо обливаясь слезами, по незабытым ласкам. Я лебедь и, потеряв его, готова сигануть вниз, а он мартовский кот, который будет скакать по крышам, зазывая соседских британок.
С трудом влезаю ногой в узкую штанину, опиревшись на сухую тощую берёзу, и отчаянно прислушиваюсь к окружающим звукам: речники вовсю матерятся на неопытного водителя, севшего в кашу и теперь отчаянно буксующего колёсами, кто-то уже врубил магнитолу и собирается отчаливать, а кто-то... Хрустит ветками, и с каждым мгновением этот хруст нарастает!
– Твою мать!
– хватаюсь за сердце, прикрытое плотной чашечкой скучного по Некрасовским меркам лифчика, и от неожиданности роняю на землю белоснежную футболку.
– Кто же так подкрадывается?
Я чуть инфаркт не схватила! А Максиму хоть бы что: глаза блестят, лицо серьёзное, и дышит так тяжело... Не из-за моего же хлопка и на половину спущенных штанов? Отмерев, натягиваю джинсы, ругая про себя этого остолопа, и пулей влезаю в футболку, не желая искать ответ, в чём же кроется причина его странного поведения. А то, упаси боже, целоваться полезет, и плакала моя оборона.
– Вась, - когда я спешно засовываю ногу в благоразумно прихваченные с собой кеды, к бывшему мужу, наконец, возвращается дар речи. Голову поднимаю и так и выпрямляюсь,
– Что?
– шепчу непослушными губами, а он только и делает, что громко дышит...
– Вот, - отдаёт свой смартфон, с горящим уведомлением о неоткрытом входящем письме и как-то растерянно тормошит волосы на своей макушке.
– Ответ из лаборатории пришёл.
Вот и всё. Мы в шаге от правды.
Таким молчаливым я видела Некрасова лишь однажды. Как сейчас помню: он заявился домой в начале двенадцатого ночи, а на вороте его футболки красовался смачный отпечаток губной помады. Морковной. Вот смотрела на отметину и думала - кто в здравом уме такой пользуется? Тоже не знаете? Муж сказал - главный бухгалтер городской администрации. Он как раз их корпоратив снимал.
Так вот, я орала, как потерпевшая, чтобы он шёл к этой "шестидесятипятилетней" сирене, перебравшей с вином и решившей таким способом поблагодарить милого фотографа, так похожего на её внучка, а он, не поверите, молчал. Прилип к косяку, наблюдая за моими сборами (а я торопливо паковала чемоданы), и даже не пытался меня переубедить. Возможно, выдохся, ведь перед этим доказывал свою невиновность с пеной у рта. А, может быть, выдохнул. С облегчением. Я ревнива, а любой гуляка на дух не переносит скандалов.
– Долго сидеть будешь?
– вздыхаю, взирая на него сверху вниз, и не дождавшись ответа, опускаюсь на поваленное дерево, уже минут пятнадцать служащее ему скамейкой.
– Господи, это же не конец света!
– Он самый, - Макс ерошит рукой свои волосы и вымученно выпускает воздух через приоткрытые губы.
– Я надеялся, что этот тест опровергнет слова твоей сестры. Я ничего не чувствую к этой девочке... Я плохой человек, Вась.
Кто бы спорил. Хорошие люди своё слово держат и не наносят сердечных ран без памяти влюблённым в них женщинам. А после не заставляют растить детей, появившихся на свет как напоминание об их бурной молодости.
– Знаю. Но это не помешает тебе отвезти нас с Соней в Москву. Главное, никого не переедь, - я пихаю его локтем, неестественно широко улыбаясь, а он дальше чертит сухой веточкой какую-то каракулю на земле. То ли пружину, то ли спираль, а, может, и вовсе - абстрактную завитушку. Нашёл тоже время художничать!
И чего раскис-то? Неделей раньше, неделей позже, один чёрт до правды когда-нибудь доберётся. Ребёнок ведь под боком, хоть сейчас в лабораторию веди!
– Нужно было всё-таки с макушки вырвать, чтоб с луковицами...
– Ещё чего? Давай сразу скальп с неё снимем, тогда уж наверняка пригодный материал для теста найдут!
– ёрничаю, всё больше злясь на покинувшую нас удачу, а про себя думаю: ну чего мне стоило? Глядишь, не сидели бы в кустах, как партизаны, прячась от милой малышки и по-своему обаятельного пса. Хотя... Что за лаборатория такая? Могли бы сразу предупредить, что по волосам установить отцовство будет проблематично. Макс тогда наверняка для подстраховки что-то другое взял. Слюну, например, в фильмах же именно так ДНК тесты делают?