Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Будет сделано, - соглашаюсь, не имея ни малейшего представления, как всё успею, и, наконец, выхожу от главного. Иду прямиком к своему столу, вымученно улыбаясь на понимающие взгляды коллег. И Соне улыбаюсь, ей и так досталось: мать усвистала в неизвестном направлении, банты съехали с макушки, ведь руки у меня растут не из того места, а обедает она вредным хот-догом. Детям же можно хот-доги?
– Старый хрен, - сажусь на краешек Ириного стола и устало растираю виски.
– Что делать-то? Я ни в жизнь материалы не обработаю...
–
– подруга косится на мою племянницу и сочувственно пожимает мою коленку.
– Ну хочешь, я за тебя напишу? Ты, главное, в детский дом съезди и интервью возьми. Меня этот лысый чёрт ни за что не отпустит, пока я с рекламой не разберусь.
– Хочу! Ира, спасай! Я тебе всё на почту скину, ладно?
– оживляюсь, подрываясь с заваленного конфетными фантиками стола, и складываю руки домиком.
– Ты меня очень выручишь!
– Ладно, уж. Только если что не так, меня не вини. Неспроста же Толик мне статьи не поручает.
Да к чёрту Толика! И репутацию к чёрту! Мне сейчас о другом думать нужно: впереди целый час в компании с суровой директоршей детского приюта, а после... А о том, что ждёт меня после, даже думать не хочу, слишком уж рана кровоточит.
– Сонька, - командую перемазавшейся майонезом девчонке, чтоб она поскорее собиралась, и наспех закидываю в сумку всё необходимое.
– А колготки?
– возмущается она, пока я тащу её за руку по коридору.
– К папе в таких нельзя. Вдруг не захочет такую дочку?
– Захочет, иначе ему придётся иметь дело со мной!
Хотя, кого я обманываю? Всё равно от моей расправы Некрасову не убежать. У меня руки так и чешутся приложиться к его наглой роже. Он на святое покусился - на мои чувства к родной сестре, а такое просто не забывается! Даже беседуя с вполне себе доброжелательной директрисой, только о своей мести и думаю. Что сначала предпринять: голову ему открутить или оторвать самое ценное? Чтоб больше не звенел ими на всю округу?
– А здесь у нас детки помладше. Вот Лидочка, ей четыре, - женщина подзывает к нам симпатичную малышку в красивом сарафане и сажает её к себе на колени.
– Лидочка у нас уже год.
Бедная...
– Мать лишили родительских прав. Видите, - её рука скользит по детскому плечику, отодвигая края футболки, и обводит указательным пальцем три одинаковых рубца.
– Сигареты об неё тушила, паскуда. Господи, вы ведь там всё подкорректируете?
– Конечно, - киваю, ничуть не виня Татьяну Викторовну за веское словцо, но в блокноте делаю пометку: "Ира, паскуду убирай".
– Скажите, а как давно вы здесь работаете?
– Без малого двадцать лет.
– Тяжело, наверное, ежедневно видеть такое?
– Не без этого. Когда только сюда пришла педагогом, меня уверяли, что с годами проще станет. Мол, ко всему человек привыкает. А я так и не научилась. Это же дети... Иной раз, как новенькие поступят, весь вечер дома реву. Да и здесь реву, вместе с ними.
–
– Как? Да как и везде. Груднички-отказники сначала в доме малютки живут. Ну как дом? Дом это громко сказано - пятый этаж роддома. Там их какое-то время медсёстры выхаживают, а потом перевозят в соседний город. А уж когда подрастут, если в семью не забирают, уже сюда.
– А семьи?
– сглатываю ком в горле, краем глаза взглянув на притихшую племянницу.
– Матери, например. Бывает, что они сами сюда детей сдают?
– Нечасто, но пару раз на моей памяти было.
Значит, вот оно как...
– Сдают, а потом пороги обивают. А вообще, здесь в основном полные сироты при живых родителях. Ближайшим родственникам до них никакого дела нет, вот государство и растит.
Интересно, если б не было меня, Верка смогла бы так? Сюда отдать, пока свои проблемы не утрясёт? Вряд ли... Хотя, здесь о детях всяко лучше меня позаботятся. И оденут, и обуют, и тарелку супа нальют... Господи! Даже думать о подобном не смей, Василиса! Найду Верку и голову оторву! Выключаю диктофон и прячу его в куртку.
– Татьяна Викторовна, может, вам что-то необходимо? Я об этом в статье напишу, глядишь и откликнется кто?
– Нужно, - Лидочку спускает с колен, а в руки берёт сложенный вдвое тетрадный листик, что прятала в кармане.
– Я как чувствовала, набросала. Вот, к примеру, кровати. В некоторых комнатах их ещё с советских времён не меняли. Пружины торчат, детям в бока впиваются.
Так и пишу: кровати.
– Матрасы, это само собой. С игрушками, слава богу, всё хорошо, но они же имеют свойство ломаться. Вот в прошлом месяце нам молодые мамочки города помогли, памперсы принесли.
– Памперсы?
– Да, детки-то разные. Кто-то уже из ползунков вырос, а до сих пор писается. Так с этим и боремся. Пелёнки опять же, впитывающие. Постельному тоже рады будем. Государство, конечно, бюджет выделяет, но вы же знаете, что депутаты всех проблем предусмотреть не могут. Канцтовары: пластилин, краски, фломастеры, ручки...
Господи. Я тут уже пятьдесят минут сижу, и с такими темпами просижу ещё столько же!
– Знаете, - обрываю женщину, не забывая улыбнуться, и, заложив блокнот ручкой, наконец, его закрываю.
– Вы мне список свой дайте, а дальше уж я сама.
А то я от приезда племянницы до сих пор под впечатлением, а тут вон сколько детей. Глаза грустные, носы грязные... Хоть и самой садись, да слезами умывайся. Понарожают, а потом вон, их дети никому не нужные в поисках материнской любви к Татьяне Викторовне жмутся.
– Тёть Вась, - Сонька после такого зрелища тоже поникла. Вцепилась в рукав моей куртки и торопливо семенит ногами, с трудом подстраиваясь под мои шаги.
– Чего?
– останавливаюсь на крыльце и заглядываю в свежее детское личико. Кудряшки растрепались и теперь торчат в разные стороны. Причесать бы её.