Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога
Шрифт:
Веселый дядюшка, обожавший поесть, умирает за обедом; садовник, застигнутый инфарктом, валится лицом в навозную кучу… смерть и черный юмор нередко идут рука об руку. И пускай капризы и причуды смерти в самый ее момент обычно не кажутся забавными, в дальнейшем они помогают близким легче пережить ее факт. Холодная ирония куда более жестока: гордый, независимый мужчина, всегда боявшийся инвалидности, проводит последние годы жизни, запертый внутри собственного тела, в безликой больничной палате; врач, лечивший гепатиты, умирает от рака печени; женщину, боявшуюся скончаться в одиночестве, смерть настигает в госпитальном боксе, когда рядом никого нет… Все это реальные случаи, произошедшие с моими друзьями и родственниками.
Моя любимая
Одна из таких историй касалась «Кэти с Глена», дальней родственницы моей бабушки, кончину которой старуха предсказала, увидев в одном из снов похоронный кортеж, возглавляемый мужем Кэти Алеком. Для всех ее пророчество стало шоком, поскольку Кэти была еще молодой и очень здоровой и крепкой. Но когда весна сменилась летом, моя прапрабабка опять напомнила о нем, сказав, что конец Кэти близок: во сне она видела, как резали торф, а это означало что лето подходит к концу. День за днем бедняжку Кэти преследовали пристальные взгляды, но она продолжала себе заниматься своими делами и ни на что не жаловалась. Когда пришло время резать торф, Кэти вместе со всеми отправилась на выработки, где кидала бруски вверх из ямы, а потом раскладывала на просушку, прежде чем везти в сарай на телеге, запряженной быком. Ее, как и остальных, донимали мухи, и от работы постоянно болела спина.
Никто не мог потом сказать, почему бык в тот день вдруг разбушевался, но бедная «Кэти с Глена» оказалась у него на пути, и бык расплющил ее о каменную изгородь. Как в предсказании, Алек в то лето действительно прошел перед ее гробом до самого кладбища. Моя бабушка, конечно, могла выдумать эту историю – с нее бы сталось, – но если это было правдой, то в нашей семье кое-кого определенно могли сжечь на костре за ведьмовство, особенно с учетом рыжей шевелюры. Подобные суеверия лежат в корне многих ошибочных представлений о смерти, а заодно служат отличным сюжетом для страшных сказок, которыми пугают детей в холодные зимние ночи, у камина, в котором жарко горит торф.
Моя бабушка – мать моего отца – принадлежала к поколению, в котором умирали гораздо раньше, чем мы теперь, и из всех моих бабок и дедов я знала ее одну, так что она являлась очень важным человеком в моей жизни. Она была мне одновременно учителем, другом и конфидентом. Она верила в меня и понимала, как никто другой, и если только мне требовался совет, дружеский разговор или утешение от кого-то, кроме родителей, я неизменно шла к ней. Даже когда я была еще ребенком, она откровенно беседовала со мной о жизни и смерти. Смерти бабушка совсем не боялась. Я часто думала, уж не предвидела ли она, когда та за ней придет. Помню, в один из наших памятных ночных разговоров, я вдруг совершенно ясно осознала, что она не всегда будет рядом, отчего сильно опечалилась и испугалась. Я не хотела ее терять.
Бабушка посмотрела мне прямо в глаза своими глубокими черными глазами и сказала, что я обычная фаоин (дурочка). Она никогда меня не покинет, даже когда «уйдет», так она это называла. Она обещала, что всегда будет сидеть у меня на левом плече и, как только зачем-нибудь мне понадобится, мне достаточно будет повернуть голову влево и прислушаться к ней. Я ей сразу поверила и никогда не забывала ее обещания. Я на самом деле всегда жила с ним, каждый день и каждый час. Я до сих пор автоматически наклоняю голову влево, когда задумываюсь о чем-то, и до сих пор слышу ее голос, когда мне нужен совет. Не уверена даже, чем ее слова стали для той маленькой испуганной девочки благословением или проклятием, потому что мое детство наверняка прошло бы куда веселей, если бы я не помнила постоянно о своей мертвой бабушке. Много раз она не давала мне совершать вещи, которые – я и сама знала – мне не следовало совершать, но все равно хотелось. Кто-то может назвать это совестью, но я совершенно уверена, что у моей совести мелодичный голос моей старой шотландской бабки.
Тогда же она взяла с меня слово позаботиться о моем отце, ее единственном ребенке, когда придет его час. Никто, сказала она, не должен переступать порог смерти в одиночку. Она будет ждать с другой стороны, но я должна проводить его до дверей. Я не стала расспрашивать, откуда взялась эта странная просьба – в конце концов, мне было всего десять. Не спрашивала я и о том, почему там не будет моей мамы. В действительности так и оказалось – мамы не было с ним. Могла ли моя бабушка, которая к тому времени давно лежала в могиле, каким-то образом предвидеть, что мой отец останется последним из старшего поколения нашей семьи, и проводить его сможем только мы, дети?
Умирание – это дорога, по которой не хочется идти в одиночку, но через порог мы перешагиваем сами. Мифы и сказки внушают нам разные представления о том, что такое смерть, и чего от нее ожидать, но кто знает, какой она окажется для меня или для вас? Это очень личный, интимный момент – конец всего, что мы знали, чем являлись, что понимали, к которому нельзя подготовиться по учебникам и руководствам. Мы никак не можем на него повлиять, поэтому нет смысла растрачивать наше драгоценное время, беспокоясь о нем. Когда момент придет, мы просто испытаем его.
Моя бабушка умерла в безликой больничной палате. Страстная курильщица, она легла на обследование по поводу болей в груди; когда хирурги приступили к диагностической операции, то обнаружили рак легких в последней стадии и просто зашили ее обратно. Я знала, что это не та смерть, которой она бы хотела, но в те времена, с подобными заболеваниями, практически не существовало альтернатив обычной смерти в больнице, под воздействием обезболивающих. Ей не дали возможности умереть дома, в тишине и покое. Мы были еще детьми, и в больницу нас не пускали, поэтому я так ее больше и не увидела. Об этом я жалею всю свою жизнь. Мне очень хотелось бы поговорить с ней еще хотя бы один последний раз, услышать, что она скажет об умирании и о смерти, исполниться ее спокойной мудрости.
Итак, мое первое соприкосновение со смертью произошло в возрасте пятнадцати лет, когда умерла женщина, которую я любила больше всех на свете. Мой отец, понимая, насколько тесные отношения связывали нас с ней, спросил, хочу ли я увидеть бабушку, лежащую в гробу. Страдая от разлуки с ней и боясь увидеть ее мертвое тело, я отказалась – к великому облегчению матери, которая активно выступала против. Об этом я тоже горько сожалею. Я не пережила того последнего момента наедине с бабушкой, ни когда она умирала, ни после ее смерти. Возможно, именно поэтому я так остро отреагировала на ситуацию с дядей Вилли.
Все, что мы могли сделать – это достойно проститься с ней, и уж поверьте, мы не ударили в грязь лицом. Моя мать готовила до тех пор, пока не опустели все кладовые, виски и шерри текли рекой, а окна нашего дома стояли распахнутыми, чтобы ее душа свободно летала туда и обратно. Последнее, что я помню о том дне – это как наш приходской священник выписывает восьмерки знаменитого шотландского танца, рила, у нас в палисаднике под музыку, льющуюся из колонок. Да, мы устроили праздник, и он ей наверняка бы понравился. Я гадала, встретилась ли она на небе со своим создателем. Наша семья не была чересчур религиозной, хотя мы регулярно посещали церковь и строго блюли христианские обычаи. Помню, как моя бабушка вела яростные философские споры со священником за карточной партией. Пока он размышлял над ответом, она потихоньку подменивала карты прямо у него под носом.