Все, что вы хотели, но боялись поджечь
Шрифт:
— Ну, как жизнь? — крайне неоригинально начал разговор Александр Андреевич.
— Да ничего, — я пожала плечами, — идет…
— Чем занимаешься?
В этот момент официантка принесла вино и бокалы. Последовали тактические процедуры по открыванию бутылки, снятию пробы с вина и так далее. В конце концов вино оказалось в моем бокале, мы с доктором чокнулись и отпили.
— Чем занимаюсь? — опомнилась я. — Вчера, например, я напилась и решила сжечь книги по женской психологии.
— Сжечь? — заинтересовался Александр Андреевич.
— Ну да, — я сделала еще один глоток, — прямо в комнате, на полу.
Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, а потом одновременно засмеялись.
— Ну ты даешь, — сказал доктор, подливая мне вина, — кризис личности? Все достало?
— Типа того, — ответила я.
— Может, я смогу тебе помочь? — он улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, некоторое время сосредоточенно пила вино, а потом меня вдруг прорвало:
— Вы мне помочь хотите? Саш… Вы мне очень симпатичны, как мужчина, как человек, но вы даже представить себе не можете, как сильно я устала от всего этого лицемерия, от всей этой убогой, тупой лжи. Как вы мне можете помочь? Как вообще кто-нибудь здесь, — я обвела пиццерию широким жестом, — кому-нибудь может помочь? Саша, неужели вам самому не стыдно произносить все эти бессмысленные слова? Вы ведь хотите меня трахнуть, так нет проблем! Что ж я вам, не дам, что ли? Вы, кстати, как планируете, на разок? Или как пойдет? Наверное, — я не дала ему вставить слово, — на разок и как пойдет. При чем же здесь помощь, я никак не пойму? Что это вообще за маразм: мы с вами сидим в ресторане, говорим о какой-то неинтересной фигне, и вы думаете о том, когда я буду готова, чтобы с вами трахаться. А я думаю, что вы пригласили меня сюда и ведете со мной беседы, чтобы был повод меня трахнуть. И это считается нормальным, да? Это называется романтика. Немножко поболтать, перед тем как снять штаны, о жизни, о том, какую музыку слушаем, что читали, какое кино любим… — я замолчала и опустила глаза.
— Простите меня, Саша. Пожалуйста.
— За что? — спросил он. — Ты права абсолютно, за это ты мне и нравишься.
Я покачала головой и продемонстрировала ухмылку, выражающую полное недоверие.
— Только, Саш… — доктор вдруг начал постукивать пальцами по столу. — Я не предлагаю тебе трахаться. То есть я понимаю тебя, понимаю, что тебя оскорбляет эта ситуация, и твоя личная, видимо не самая простая, история подсказывает тебе именно это… Но тут дело не в том, чтобы трахаться…
— А в чем же? — с интересом спросила я.
— Я предлагаю тебе попробовать… Со мной.
— Что попробовать? — я изумленно на него уставилась. — Отношения? Встречаться?
— Ну да, — он неуверенно улыбнулся. — Я же вижу, что я тебе нравлюсь, и ты мне нравишься…
— Саша, — я смотрела на него в полной растерянности, — но… Папа, вы… Вы понимаете, что вы мне предлагаете? Это как-то вообще…
— Мне тоже страшновато, — признался он. — Но терять-то особо нечего. Мне, по крайней мере.
— Я не очень вам подойду на роль любовницы, — сказала я, — вам нужен кто-нибудь помоложе, кто меньше страдал, чья жизнь еще не слишком изгажена другими мужчинами, с кем вам будет хотя бы повеселее.
— Саш, разговор о том, кто кому лучше бы подошел, он изначально бессмысленный. Есть я, ты и вот эта жизнь. Другого нам не дано. Надо просто рискнуть, потому что очень хочется. Может быть, потом мы пожалеем, может, даже расстанемся, но нам будет очень хорошо, я знаю.
Я молчала. Мне не хотелось ничего говорить и в то же время очень сильно хотелось посмотреть на Александра Андреевича. Какие у него, оказывается, красивые руки. Серые глаза, но не стальные, как у Самолетова, а теплые, как кошачий мех, я бы даже сказала, оттенка серой кошки. Лоб с двумя продольными морщинами, русые волосы, щеки и подбородок подернуты ровной голубоватой щетиной, как бывает у мужчин, которые бреются электрической машинкой. Шея, кадык, под черным пиджаком — белая майка.
И он уверяет, что нам будет очень хорошо.
— Когда я увидел тебя там, в холле больницы, во мне как будто что-то щелкнуло, — заговорил Александр Андреевич, — ты выглядела такой естественной, красивой, нежной… У тебя яркая внешность, теплая, кожа смуглая, ямочки на щеках. Я решил, что у тебя наверняка кто-то есть, что я еще мог подумать. Явно не то, что ты сжигаешь литературу в состоянии алкогольного опьянения и это твое хобби… Ты мне безумно понравилась, с первого взгляда. И когда ты согласилась пойти со мной пообедать, я был просто вне себя от радости. Я понимаю, что все как-то слишком сумбурно, быстро, не к месту, но, Саша… Ты мне очень, очень нравишься. Давай попробуем?
— Саша, мне очень страшно, — сказала я, посмотрела ему в глаза и заплакала.
Спустя час мы шли по Петровскому бульвару, доктор обнимал меня за талию.
— А как там папа? — спросила я.
— Получше, — сказал он, — ты его навестишь?
— Да. Думаю, да.
— Ты — умница.
Тополиный пух крутился в воздухе, как снег в стеклянном шаре. На лавочках обнимались мужчины и женщины, в открытом кафе играла музыка, матери везли коляски с младенцами. И много чего еще происходило, но это подробности уже другой истории. А моя закончена.