Все детали этого путешествия
Шрифт:
— Послушайте, ребята, что вы делаете? Ведь вы знаете: рубить можно только больные или старые, перестойные деревья. Я корреспондент центральной газеты, скажите, совесть у вас есть?
— Чеши отсюда, — угрюмо посоветовал один из «ребят». — Целее будешь...
Это были бродяги, алкоголики и наркоманы, которые каждую осень, когда на севере наступали холода, стекались сюда, на юг, где тепло, где можно было заработать свыше пятисот рублей в месяц, вытёсывая из каштановых стволов колья для виноградников.
— А зачем они нужны? — спросил я
— Верно дешевле обходится, — Иван Алексеевич безнадёжно махнул рукой. — Считать не умеют. На рубль экономят, бесценное губят. Смотрите, всюду пни оставляют — вон какие высокие. Стоять будут, как памятники...
В другом месте — Верхней Татьяновке — после рубок каштанов пни были выкорчеваны, на горных склонах виднелись следы вспашки, каких-то грядок. Но на них ничего не росло.
— Это тот самый Бутырин, Герой Соцтруда, директор чаеводческого совхоза, — сказал Иван Алексеевич. — Он тут главней секретаря райкома. Всему голова. Приказал вырубить каштаны, освободить землю под плантации чая. Вырубили. Посадили. Чай погиб. Холодно ему здесь, на этой высоте. Ежу ясно.
В урочище Джераш я увидел ту же картину. Содранная тракторами и брёвнами, смытая ливнями земля сошла полосами, обнажив повсюду скальный грунт.
— Здесь тоже был каштанник, цвели рододендроны, — комментировал Кавкайкин. — Два года назад свели все дочиста. На этот раз под плантации фундука. Погиб. Смыло посадки. Почва на склонах не держится без деревьев.
Побывали и на лесоучастке Первое Марьино. Там была такая же мерзость запустения: на огромном пространстве оголённых склонов осталась лишь смесь щепы, грязи, камней и гниющих веток.
— Все это смывается дождями в реки, а они и так мелеют. Внизу на курортах пресной воды в обрез. — Кавкайкин совсем приуныл и о дирижаблях уже не вспоминал.
К вечеру второго дня, когда сидели у него дома в бедной однокомнатной квартирке, я понял, что пополнять блокнот однообразными записями бессмысленно. Нужно было немедленно остановить дьявольскую деятельность, хотя бы попытаться спасти то, что ещё росло на этих горах.
— А какой толк Бутырину заниматься всем этим, уродовать горы? Он не произвёл на меня впечатления идиота.
— Не идиот, — ответил Кавкайкин. — Очень даже не идиот. Знаете, сколько стоит один спиленный каштан? Под тысячу рублей. Всё идёт налево, на продажу, на дачи вашим московским начальникам и генералам. Вот и прикиньте, какие у него связи в Москве.
Я почувствовал, что наливаюсь яростью. Решил срочно встретиться с Бутыриным, потребовать у него объяснения, пригрозить, что копию своей будущей статьи перешлю в Прокуратуру России.
— Иван Алексеевич, у вас есть домашний телефон Бутырина? Дайте-ка я ему сейчас позвоню, договорюсь на завтра.
Набрал номер. Когда тот подошёл к телефону, я назвал себя, попросил назначить время для завтрашней встречи.
— Занят, — коротко ответил Бутырин. — Ну, если так настаиваете, — через неделю. Не раньше.
— Да у меня командировка — десять дней. Мне ещё ехать по всему Кавказу!
— Это ваша проблема, — сказал Бутырин и положил трубку.
Я тоже опустил трубку на рычаг телефона. Кавкайкин промолвил:
— А мы с вами про дирижабль, Леонардо да Винчи... Угробят они всю землю.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Breakfast! — в дверь купе постучали, голос проводника удалялся по коридору. — Breakfast!
Я с трудом открыл глаза.
Саша Петров брился, стоя перед зеркалом. За окном вагона проплывали пальмовые рощи. В просветах между ними сверкал под солнцем Нил. По нему шло белое пассажирское судно.
Только что мне снилось, будто я зимой иду к метро. Куда-то делись все дома, улицы, деревья... Голое заснеженное пространство. Впереди чадит костёр, у которого греется человек. Это Тарковский. «Андрей, что ты здесь делаешь?» Тот указывает рукой в сторону, где торчат два обгорелых телеграфных столба.
Я понимаю, что это — мои покойные родители. «Катастрофа, — говорит Тарковский. — Царство сатаны».
Переход от сна к яви казался нестерпимым. Я заставил себя умыться. Проводник подкатил к раскрытой двери купе тележку с завтраком на подносах, стал устанавливать откидной столик.
— Водка? Шнапс? Шампань? — требовательно спрашивал этот низкорослый усатый человек в служебной куртке, бегая глазами по разбросанным на полках вещам.
— Вали отсюда, проваливай, — сказал Саша и приступил к завтраку.
Проводник дёрнул меня за плечо.
— Шампань? Водка? Шнапс? Шахер-махер!
Пришлось широко развести руками, показывая, мол, ничего нет. Проводник вытащил из нагрудного кармана бумажку в 10 фунтов.
— Но, — сказал я.
— Сорок! — неожиданно промолвил Саша, утирая рот и вынимая из своей сумки бутылку шампанского.
Началась яростная торговля. В конце концов Саша продал шампанское за 25 фунтов.
— Водка? Бренди? — не унимался проводник. — Шахер-махер!
Мы с трудом выставили его в коридор и закрылись в купе.
— Откуда он знает это «шахер-махер»?
— Когда строили Асуанскую плотину, тут было полно нашей публики, «ченчили», торговались, — сказал Саша. — Оставили по себе славу...
В окне замелькали плантации бананов, пригородные селения с минаретами.
К двенадцати дня прибыли в Асуан.
Южная жара стояла здесь, в этом провинциальном по сравнению с Каиром городе.
В скверике на привокзальной площади, прямо на траве, зелёной, как в детстве, сладко спали какие-то парни. В тени под деревьями ждали седоков разноцветные лакированные коляски. Лошади отгоняли хвостами мух. Чуть в стороне среди припаркованных автомашин виднелся автобус со знакомой надписью — «Lucky Turs», где прибывших туристов встретил местный гид — парень с загипсованной рукой, подвешенной к груди перекинутым через шею шёлковым шарфом.