Все девочки взрослеют
Шрифт:
Подруги с любопытством на меня посмотрели. Затем пошли по улице, держась за руки и смеясь. Их куртки были расстегнуты, капюшоны болтались на спинах, ботинки стучали по мостовой. Две девочки на прогулке в весенний день. Две хорошенькие девочки, почти подростки, разумеется, они платят за все, что берут. Я минуту стояла на месте. Мои щеки горели, несмотря на ледяной ветер. Так каким было наказание для воров? Сколько козлов или быков пришлось бы мне отдать, живи я в древние времена?
Я покрутила баночку крема в руке, засунула ее в карман, поймала на Уолнат-стрит такси и поехала
9
Я возвращалась домой из синагоги красная и раздраженная и изо всех сил старалась скрыть это от Джой. Дочь с безразличным видом плелась рядом. Брюс Губерман! В нашей синагоге! В святая святых! По приглашению дочери!
Я спокойно спросила Джой, откуда взялся Брюс. Дочь разумно заметила, что мероприятие предназначалось для всех членов семьи.
— Почему ты не предупредила, что пригласишь его? — продолжала я.
Джой пожала плечами.
— Решила, что это само собой разумеется, ведь он — мой отец.
Железная логика. Не поспоришь. Мне оставалось лишь кипеть от злости. Когда мы повернули на Третью улицу, я мысленно прикинула, что из содержимого холодильника может меня поддержать. В глубине припрятана кварта мятного мороженого с шоколадным печеньем, как раз на такой случай. Достану мороженое, подожду, пока подтает, накрою стол, налью бокал вина…
Только я поставила сумку на полукруглый столик у входной двери, как рядом возник Питер.
— Доставай чековую книжку, — прошептал он и поцеловал меня.
Я сняла куртку и понюхала воздух. Пахло тушеным мясом — я оставила его в кастрюле, когда уходила. К чесноку и луку примешивалась струя французских духов и алкоголя.
— Кэнни! — раздался знакомый голос.
Моя младшая сестра. Красные кожаные ковбойские сапоги, узел блестящих волос на макушке и кожаные штаны с такой низкой талией, что видно пару дюймов плоского живота и торчащих тазовых костей. В руке сестра держала бокал вина. Судя по горящим щекам и блестящим глазам — не первый за вечер.
— Тетя Элль! — радостно завопила дочка.
— Джой! — заворковала Элль и чмокнула племянницу в щеку, расплескав вино на пол.
Ее сумочка и саквояж «Луи Вуитон» стояли у двери. Сестра уже включила свой сотовый в розетку. Он лежал рядом с бело-синей глиняной миской, в которой я держу ключи, автобусные талоны и мелочь. Обнимая сестру, я мысленно попрощалась с запланированным вином и удвоила порцию мороженого.
Сестра — урожденная Люси Бет Шапиро — давно распрощалась с этим именем. Она младше меня на восемнадцать месяцев, но уже который год отмечает тридцать второй день рождения и уверяет всех, что выглядит никак не старше двадцати пяти. Последние восемь лет она живет в Нью-Йорке, подрабатывая барменом или официанткой. Участвует в массовке, если поблизости снимают мыльную оперу или драму для кабельного телевидения, а в декабре две недели проводит за прилавком косметического отдела в «Бергдорфе»[44]
, зарабатывая круглогодичную скидку.
— Не знала, что ты в городе. — Я отодвинула солнечные очки сестры в сторону и тоже поставила
— Ну… — замялась Элль.
Я проследовала за ней на кухню, где она водрузила свой восхитительный зад на один из барных стульев и завела знакомую жалобную песню о потерянном чеке и разгневанном домовладельце, завершив ее просьбой: «Отдохну пару дней у вас, ребята, если вы не против».
Питер поморщился, доставая пиво из холодильника. Я нахмурилась.
— Конечно не против!
— Мы всегда тебе рады, — произнес Питер довольно холодно. Элль либо не заметила, либо сделала вид, что не заметила.
Джой пристроилась на стул рядом с Элль. Я взбивала соус-винегрет. Сестра и дочь сблизили головы и захихикали. Френчи радостно пыхтела у их ног. Я взяла посудное полотенце, сходила в прихожую и вытерла вино с деревянного пола. Вернувшись на кухню, я достала любимые глазированные тарелки тыквенного и лимонного цветов, положила подходящие салфетки, поставила на стол хлеб и сыр, листовой салат и заправку, кувшин воды и полупустую бутылку вина, после чего позвала всех ужинать.
— Ух ты, тушеное мясо! — обрадовалась Элль, усевшись за стол. — Как по-домашнему!
Она жадно следила, как я ставлю на стол тушеное мясо и картошку. Питер наполнил стаканы для воды и предложил вина.
— Как мило! — смеялась сестра.
Джой преданно на нее смотрела. Френчель, игнорируя подстилку, свернулась у ног Элль.
После ужина мы с Питером очистили тарелки. Я вытерла стойки и поправила вазу с лилиями и герберами, а муж загрузил посудомоечную машину. Затем он взял кроссворд и отправился в спальню. В кухню ворвались Джой и Элль в поисках десерта.
— Мороженое есть? — невинно поинтересовалась сестра.
Я достала свою новехонькую кварту мятного мороженого с шоколадным печеньем и обнаружила, что кто-то методично выел весь шоколад, оставив рябую зеленую массу. С каменным лицом я поставила на стол мороженое и посыпанный сахарной пудрой бисквитный торт, который испекла накануне.
Элль взяла тарелку и вытащила из сумочки пачку журналов.
— Мы собираемся смотреть платья для бат-мицвы! — объявила она.
— Потрясающе.
У меня екнуло сердце. Одному богу известно, что Элль считает подходящим платьем для тринадцатилетней девочки. Когда сестра съедет, Джой, вероятно, потребует вечеринку на тему «сводники и шлюхи». И сувенирные презервативы с монограммой.
Джой и Элль вернулись в гостиную. Я открыла оскверненное мятное мороженое и ткнула в него ложкой, готовясь к ссоре с Питером. Я прекрасно знала все его аргументы. Однажды подобная размолвка закончилась так плохо, что я настроила телевизор на канал «Романтика», спрятала пульт дистанционного управления в саквояж и отправилась ночевать к Саманте.
«Сколько можно ее выручать? — скажет Питер. Он всегда с этого начинает. — Ты ей потакаешь». Я виновато поежусь и повторю привычное оправдание: «Мир в целом и домовладелец в частности требуют от Элль слишком многого. Сестры должны помогать друг другу». Питер ответит: «Нет, потакаешь». А я надменно возражу, что считаю это всего лишь великодушием. Или ццакой[45]