Все девочки взрослеют
Шрифт:
— Может, тебе лучше подойти с этим к маме?
— Ты же знаешь, она мне ничего не расскажет.
Тетя Элль усмехнулась. Что смешного в том, что мать обращается со мной как с ребенком?
— Тоже верно. В общем, все было не так уж и плохо.
Она опустила ноги на пол и встала у края кровати, выполняя какую-то сложную растяжку.
— Твой отец в конце концов вернулся…
Вернулся откуда? Я сжала губы, чтобы не перебивать.
— И твоя мама ему показала.
Тетя довольно кивнула.
— Что показала?
Впрочем, я уже догадывалась.
— Она написала
Вытягивать правду из моей семьи — все равно что крутить «приниматель решений». «Да. Нет. Задайте вопрос позже».
Тетя Элль направилась в ванную.
— Не забудь сообщить маме, что за платьем мы поедем в Нью-Йорк! — бросила она через плечо. — Здесь в жизни не найдешь ничего приличного!
В библиотеке Академии Филадельфии тридцать компьютеров для учащихся. Можно час бродить по Интернету до уроков и час после, если есть разрешение родителей и пароль. Разумеется, у меня не было ни того ни другого. Мне дозволено пользоваться Интернетом только в присутствии матери или отца и не больше двадцати минут в день.
Однако подобные правила можно обойти. Тетя Элль говорит, что все можно обойти. Например, днем в воскресенье, когда родители повезли Френчель в парикмахерскую, тетя выудила кредитную карточку из маминого бумажника, и мы отправились в азиатский ресторан.
Когда я вошла в библиотеку в понедельник утром, в ней почти никого не было, за исключением библиотекаря мистера Перрина, двух незнакомых шестиклассников и Дункана Бродки в джинсах и зеленой рубашке. Его кеды были небрежно зашнурованы, волосы падали на лоб.
— Привет, Джой, — произнес он.
— Привет.
В течение месяца я через день сижу с ним за обедом, но ни разу не осмелилась посмотреть ему прямо в лицо. Но туг я себя заставила.
— У тебя есть пароль?
— Да… — Он еще что-то добавил, но я не расслышала.
— Прости, ты не мог бы повторить?
— Овсянка! — почти выкрикнул Дункан. Затем понизил голос и повторил по буквам.
— А! — Я набрала пароль, и экран загорелся. — Ты что, правда любишь овсянку?
— Нет. Пароль выбрала мама. В детстве у меня был плюшевый мишка, его звали Овсянка.
Дункан пожал плечами. И, кажется, покраснел.
— Мамы ужасно странные, — заметила я.
Наверное, Эмбер сказала бы что-то подобное.
Дункан отбросил волосы со лба.
— Точно. — Он подвинулся ближе ко мне. — Над чем ты работаешь?
Я поправила прическу. Я вообще не ожидала встретить Дункана Бродки, не говоря уже о любопытном Дункане Бродки.
— Над исследовательским проектом. — На меня снизошло вдохновение. — По генеалогии. А ты?
— Над домашней работой по английскому.
Дункан вздохнул и повернулся к своему компьютеру.
Я зашла в «Гугл», набрала «Мокси», «журнал» и «Брюс Губерман». На экране появились слова: «Любить толстушку». Я заслонила экран от Дункана, щелкнула по ссылке и прочла: «Мне никогда не забыть тот день, когда я узнал, что моя девушка весит больше меня».
Ой. Фу. Я зажмурилась, потом чуть-чуть приоткрыла глаза. Замелькали отдельные фразы. «Я знал, что К. — крупная девушка». «Я не считал себя поклонником женщин в теле», «ее сдобного, zaftig[52]
тела».
«Какой кошмар», — негодовала я про себя.
Да что с ними такое? Почему я родилась у парочки сексуальных маньяков? Наверное, я застонала вслух, потому что Дункан с тревогой на меня посмотрел.
— Все в порядке? Можно подумать, ты узнала, что Джеффри Дамер[53]
— твой родственник.
«Лучше бы Джеффри Дамер», — пронеслась в голове мысль.
— Все в порядке. — Я слабо улыбнулась.
Открыв свой потрепанный, с загнутыми уголками экземпляр «Больших девочек», я мелкими буквами написала на задней стороне обложки: «Любить толстушку» и дату публикации. Затем посчитала на пальцах. Мама забеременела уже после того, как статья вышла. То есть после того, как прочла ее, после того, как всему миру стало известно, что Брюс пытался купить ей белье, но понял, что размеры заканчиваются до того, как начинается она. Бред. Хотя и правда.
Я вернулась в «Гугл» и ввела «Мокси», «журнал» и «Кэнни». На мамино имя ничего не нашлось. Я попытала удачи с «Кэндейс» и обнаружила, что мама написала для «Мокси» двенадцать статей. Я пролистала заголовки и щелкнула по «Прощай, папочка».
В группе поддержки для матерей недоношенных детей мы по очереди представляемся, называем имя ребенка, его диагноз и имя мужа. Некоторые женщины так устают и не высыпаются, что не в силах вымолвить ни слова. Некоторые настолько подавлены, что с трудом озвучивают имя малыша, хотя, конечно, у всех есть имя и диагноз. И у каждой из этих женщин есть муж. Кроме меня. У меня есть донор спермы, который, насколько мне известно, сейчас в Амстердаме. Донор спермы видел дочку лишь однажды и ничего для нее не сделал. По меньшей мере раз в день (если честно, раз в час) я живо представляю, как запихиваю ему в глотку раппепкоекеп, пока его лицо не становится фиолетовым.
Я зажмурилась. Экран расплылся. Я потерла глаза и поискала «раппепкоекеп» в «Википедии», поскольку не знала, чем еще заняться. «Голландские блинчики. Крупнее и тоньше обычных американских блинчиков, иногда с добавкой из копченого бекона или изюма и яблок». Супер. Может, приготовить на День народов мира в сентябре?
Я сидела и снова считала месяцы. Когда мать написала статью, мне исполнился год и Брюс уехал.
«Твой, гм, Брюс» — так его называет мать. Когда я была маленькой, он навещал меня каждое второе воскресенье. Мы шли в Институт Франклина, музей «Трогать разрешается», Камденский океанариум или в зоопарк. В детстве я считала, что у каждого ребенка есть «гм, Брюс» — запасной отец. Вроде фонарика в ящике на кухне на случай, если вырубят свет. Запасной отец дарит на день рождения слишком большую одежду, водит по пиццериям и задает глупые вопросы о школе и домашней работе. Когда я подросла и поняла, что два отца есть далеко не у всех, мать объяснила, что они с Брюсом раньше встречались и хотя так и не поженились, но оба ждали меня и любили всем сердцем.