Все девочки взрослеют
Шрифт:
— Стой, охотница, — прошипел голос в темноте.
Мои пальцы порхали по клавиатуре. Я наклонилась вперед, приоткрыв рот. Зубы не чищены, волосы не чесаны. Очередное приключение Лайлы стремительно приближается к развязке. Я полностью погружена в ее мир и счастлива.
Лайла сдержала стон, шатаясь, поднялась на ноги и провела руками по бедрам. Ребра помяты, возможно, сломаны, передний зуб сколот. Все ее тело немилосердно ныло, но она заставила себя выпрямиться, расправить плечи и широко, по-солдатски расставить ноги. Так ее учили.
— Какая смелая девочка. — Голос в темноте засмеялся. — Глупая, но смелая.
Лайла согнулась, словно от приступа внезапной боли. На ногах были ботинки. В правом ботинке — нож, согретый теплом кожи. Она вытащила лезвие. Голос продолжал…
Зазвенел телефон, вырвав меня из космического транса.
— Черт, — вздохнула я и сохранила документ.
Обычно я выключаю звук, когда работаю. Я взглянула на высветившийся номер, прежде чем поднять трубку.
— Привет, Сэм, — сказала я. — Разве ты сейчас не с евреем с сайта знакомств?
— Разумеется, — тихо ответила подруга. — Мы в «Лакруа». Стены выкрашены в прелестный оттенок тыквы.
— Сейчас приеду. — Я схватила со стола ключи от машины.
«Тыква» — наше секретное слово, о нем мы договорились, когда я еще была одиночкой. Оно означает «спаси меня». Я воспользовалась им всего раз, когда познакомилась с парнем в очереди в видеомагазине. Он пригласил меня на ужин, заказал закуски и спросил, как я отношусь к групповому сексу. Я вежливо улыбнулась, вышла в дамскую комнату, позвонила Сэм и произнесла волшебное слово. Через десять минут подруга примчалась в ресторан на такси с горестной вестью о смерти дедушки.
Я приехала в отель «Риттенхаус», постояла у фонтана, вбежала в двери и чуть не налетела на Саманту, которая с несчастным видом ждала у лифтов.
— Кэнни! — Подруга вцепилась в мою руку, словно в последний спасательный жилет на «Титанике». — Слава богу, ты приехала! Ты не поверишь…
— Эй!
Мы обернулись. Двери лифта разъехались, выпустив разъяренного седовласого мужчину в белой нейлоновой ветровке. В руках он держал пакет с остатками ресторанной еды. Он подошел к Сэм. Подруга величественно повернулась к нему и окинула презрительным взглядом. Его глаза находились на уровне ее сосков. Он яростно прищурился, размахивая, кажется, чеком.
— Тридцать четыре девяносто пять! — заявил он.
Подруга кончиками пальцев вынула из бумажника две банкноты по двадцать долларов и протянула ему.
— Сдачи не надо.
Мужчина схватил деньги. В уголках его рта запеклась какая-то белая корка. Зубная паста? Еда? Или что-нибудь похуже?
— Знаешь, — прошипел он, — я могу подать на тебя в суд за вранье в Интернете.
У меня сжалось сердце. Все ясно: настал миг, которого я давно боялась. Кавалер раскрыл аферу с Брук Шилдс.
— Да неужели? — холодно отозвалась Сэм. — Можно подумать, твой рост — действительно пять футов восемь дюймов.
— Пять футов восемь дюймов и ни дюймом меньше! — возмутился мужчина.
Сэм подняла брови. Я сделала вид, что меня тут нет. Хотя если в этом парне пять футов восемь дюймов, то я ношу второй размер.
Казалось, он вечность смотрел на Саманту, прежде чем фыркнуть и протопать мимо нас. В одной руке он сжимал пакет с остатками еды, в другой — сорок баксов. Саманта упала на плюшевый гостиничный диван с кисточками, чуть не свернув вазу с гортензиями и сиренью.
Я села рядом.
— Хочешь о нем поговорить?
Подруга покачала головой.
— Хуже, чем Мистер Крайняя Плоть?
Она поморщилась, вспоминая мужчину, который разразился страстной речью о психологической травме, причиненной обрезанием (состоявшимся за тридцать восемь лет до свидания).
— Или Одноглазый?
С Одноглазым ужинала я. Формально у него было два глаза, но одним он смотрел на меня, а другой не сводил с зада официантки.
Сэм вздохнула.
— В Интернете он казался совершенно нормальным.
— Как и все они.
— Разведен. Двое детей. Работает юристом.
Я выглянула в дверной проем. Спина мужчины исчезала вдали.
— Он, случайно, интересы жевунов не защищает?
Сэм покачала головой и встала.
— Хочу домой. Нет места лучше, чем родной дом.
— Ладно, — сказала я и повела Саманту к своей машине.
После стольких лет дружбы, после стольких неудачных свиданий, после удаления матки (моей) и ее пункционной биопсии (слава богу, ложная тревога) Сэм знает мою кухню как свою. Она вытаскивала тарелки и кружки из серванта, а я склонилась перед холодильником, раздвигая морковку и обезжиренное молоко в поисках чего повкуснее. Я положила на тарелку сыр бри, крекеры, виноград и инжирный джем. Посидим в спальне, поедим и посмотрим фильм о Лайзе Миннелли, кассета с ним у меня всегда под рукой. Я подхватила корзину со стиркой, Сэм взяла еду и последовала за мной по лестнице.
— Ну что, увижу я печально известное платье? — спросила она, когда мы прошли мимо закрытой двери спальни Джой.
Я театрально распахнула шкаф и указала на проклятый наряд.
Сэм сняла его с вешалки и сдернула полиэтиленовый чехол.
— С ума сойти!
Увы, но в ее голосе прозвучало восхищение, а не отвращение.
— Можешь говорить о сестре что угодно, но вкус у нее отменный.
— Платье прекрасное, — признала я. — Но для Джой слишком взрослое.
Сэм провела пальцами по мерцающей ткани юбки.
— Даже и не знаю, Кэнни. Уверена, Джой в нем потрясающе выглядит.
— Но это не важно! Бат-мицва — религиозная церемония! Внешний вид не важен, важны традиция, иудаизм и…
— А что Питер думает? — перебила Сэм.
— Питер — мужчина. — Я разложила платье на кровати и села рядом. — Он вообще сначала решил, что платье мое.
— Благослови боже твоего милого бестолкового мужа. — Сэм подняла в тосте намазанный сыром крекер.
— К тому же в синагоге есть правила, — напомнила я. — Никаких тонких лямок, никаких голых плеч.