Все девочки взрослеют
Шрифт:
— Мнё нужно вечернее платье, — пояснила я. — Модное, сверкающее, с тонкими лямками…
— Ни за что! — отрезала мать.
— С жакетом или накидкой, разумеется, которую я надену в синагоге, так что никто не рухнет в обморок при виде моих плеч.
— Ладно, хватит уже! — Мать пыталась быть веселой, но в ее тоне ощущалась угроза.
Она схватила с распродажной вешалки коричневый твидовый сарафан с короткой юбкой в складку. Из-под сарафана торчала белая блузка с круглым воротником. К рукаву был приколот
— Ну как? Может, для бат-мицвы не подходит, но разве не прелесть? Наденешь в школу на танцы.
Я в ужасе уставилась на платье, затем на мать. Сейчас она подмигнет, улыбнется и скажет, что пошутила. Но ничего подобного не случилось.
— Нет, — отозвалась я. — Нет… и точка.
Подошла продавщица в тесных черных джинсах и остроносых туфлях.
— Отнести что-нибудь в примерочную? — прокричала она сквозь грохот рок-музыки, звучащей в детском отделе.
Мама порылась в распродажных вещах (так и вижу, как тетя Элль визжит от ужаса), достала платье с длинными рукавами, сшитое из чрезмерно блестящего зеленого атласа, и протянула его продавщице.
— Слишком детское, — заметила я.
— Ну примерь, — попросила мама.
— Мне не нравится.
— Хотя бы выясним твой размер.
— Во-первых. — Я подняла палец. — Я уже знаю свой размер. Во-вторых: тема бат-мицвы Эмбер Гросс — «Голливуд», а не «Маленький домик в прериях».
Мать вздохнула.
— Я просто хочу, чтобы ты его примерила. Если подойдет, будем искать что-то похожее, если нет — двинемся дальше.
— Оно не подходит. Категорически, — упиралась я. — Мне известно, какие платья носят девочки. Я бывала на вечеринках…
Я умолкла, но слишком поздно. Мать уставилась на меня.
— Когда это ты успела?
Сердце подскочило к горлу. Я с трудом солгала второй раз за день.
— Ну, я была у Тодда и Тамсин. И слышала разговоры других девочек. Я в курсе, какие наряды они носят. Вечерние платья.
Я рванула в раздевалку. Чем раньше мать удостоверится, что зеленое платье мне ничуть не подходит, тем скорее я выберусь отсюда. «Повеселимся», — подумала я, сбрасывая туфли и джинсы. О да, сейчас будет весело.
Платье легко скользнуло на бедра, но на середине спины заело молнию. Я посмотрелась в зеркало. Груди почти подпирали подбородок. Кошмар, совсем как у матери! Понятно, почему молния не застегивается.
— Джой? — Мать постучала в дверь.
— Оно не подходит.
— Я хочу посмотреть! — настаивала она.
— Оно не подходит.
— Солнышко… — Мать покрутила дверную ручку.
Не надейся, я закрылась на замок. Я распахнула дверь и предстала перед матерью. Руки по швам, сиськи расплющены атласом.
— Ну что, теперь видишь?
Мать прокашлялась.
— Ладно, — согласилась она. — Попробуем другой размер. Может, другой
Она протянула руку к моей груди. Наверное, хотела поправить лямку бюстгальтера. Красная как рак, я захлопнула дверь и, задыхаясь, уставилась в зеркало. Молния не двигалась ни туда ни сюда. Мне было ненавистно собственное отражение. Волосы торчат, груди колышутся, из одного уха выглядывает слуховой аппарат.
— Джой…
Голос матери был сладким, как мед. Над дверцей появилось розовое платье с рукавами-фонариками. Я сдернула зеленое платье через бедра — оно затрещало по швам — и бросила его на дверь.
— Оставь меня в покое!
С каждым словом я швыряла на пол какой-нибудь предмет одежды: джинсы, блузку, левый ботинок, правый ботинок. Затем в одном белье я плюхнулась на усеянный булавками и ценниками пол и обхватила голову руками. Это она виновата во всем. Она виновата, что у меня здоровенные груди, что у меня такая ненормальная семья, что мне суждено навек остаться уродиной, которая не умеет ни говорить, ни одеваться. Мне даже не прикрыть свое уродство приличным платьем.
— Прости, — пробормотала мать через дверь.
— Ты меня не слушаешь, — обвинила я ее. — Ты никогда не слушаешь.
— Ладно, — примирительно произнесла она. — Пойдем в дизайнерские платья. Или в другой магазин. «Нордстром», «Ниман»…
— К черту! — бросила я, не открывая дверь и не двигаясь.
И тут я поняла, как ей отомстить.
— Я придумала! Купим лучше что-нибудь тебе.
С другой стороны двери повисло молчание.
— Вперед! В «Нордстром», «Ниман»…
Я натянула джинсы, надела через голову блузку.
— У меня уже есть все, что нужно, — ответила мать.
Мне даже не пришлось изображать ужас в голосе.
— Ты собираешься надеть что-то старое на бат-мицву своего единственного ребенка?
— Вообще-то да Черное платье. То, в котором была у Тамсини Тодда.
Я скорчила гримасу.
— А еще у меня есть прекрасный костюм, — добавила мать.
— Костюм, — саркастично повторила я. — Ты пошла бы в костюме на мою бат-мицву?
— Он прекрасный и к тому же почти новый. Я надевала его всего раз.
— Куда?
Я сунула ноги в ботинки и распахнула дверь. Мать опустила глаза.
— На шоу «Сегодня».
— То есть ему десять лет и его видел весь свет? Спорим, он черный? Он черный? Черный, да? — Я глядела на мать, пока та робко не кивнула. — Прибереги на случай похорон. Идем.
Я потащила мать в «Нордстром». Отдел больших размеров назывался «Анкор». Понятия не имею почему.
Мать тут же направилась к задней стене, где выстроилась армия черных костюмов.
— По-моему… — начала она.
Я не обратила на нее внимания и подозвала продавщицу, совсем как тетя Элль в Нью-Йорке.