Все дороги ведут в Рим
Шрифт:
Те отнеслись к потери миллиона стоически.
– У меня когда-то двести миллионов было, – признался тот, что бинтовал Гепому руку.
– Что ж ты явился на встречу без охраны? – спросил Рыжий.
Гепом и сам не знал. Постум велел отнести деньги и забрать письмо. Ему, Гепому, велел. Может, понадеялся на его гениальную сущность? Крота надо было взять с собой. А еще лучше – Меченого. Тогда бы так нелепо его не провели.
Теперь Гепом узнал Рыжего. Это был тот самый гладиатор, что сражался вместе с императором на арене. Но гений решил не уточнять, что служит Постуму. А Рыжий ни о чем больше не спрашивал.
Известие
– Вот именно, – усмехнулся Постум.
– Лучше медикам бы отдал…
– Медики свое получили.
А вот что на Гепома нападут – этого Постум не учел. В следующий раз будет лучше рассчитывать. Гепом окончательно запутался и отправился в больницу: во-первых, рану обработать, а во-вторых – надо было привезти Гета во дворец.
О том, что Маргарита исчезла, Постум узнал только поздно вечером – от Хлои. До этого все были заняты – ездили в больницу за Гетом, с массой предосторожностей перевозили раненого на Палатин, укладывали в постель – разумеется, не в том предбаннике, где змей спал прежде, а в комнате рядом с покоями Постума. Гет, немного освоившись, первым делом захотел видеть «эту глупышку Марго». Хлоя побежала за пленницей. И что же? Карцер пуст, Маргарита исчезла. И не просто исчезла, но даже записку оставила: «Не ищите меня. Покидаю Город. Я в безопасности. Август, спасибо за Корва и Муция».
Постум в ярости смял записку. Наверняка девчонка решила перебраться к родителям в Альбион. Но как она это сделает без денег, без провожатых? Она же дуреха, тут же попадет в лапы исполнителям.
Но теперь уже ничего нельзя изменить. Ничего.
– Эх, не уберегли девчонку, – вздохнул Гет. – Некому теперь развлекать меня обличительными речами.
– Тебе вредно смеяться, – напомнил Гепом. – Швы разойдутся.
– Мне теперь все вредно. Старый гений, как старый человек, ничего-то ему нельзя. Ни пить, ни курить, ни Венериных утехам предаваться. Только остается, что пожрать. А мне и жрать нельзя.
– Это временно, – успокоила его Хлоя. – Зато мы поедим до отвала.
– Мне без Марго скучно, – хныкал Гет. – Не уберегли. А все потому, что меня не было рядом.
– Мы ее найдем, – пообещала Хлоя, хотя знала: не найдут они Маргариты.
И хотя Гет вернулся, невесело как-то было во дворце. Впрочем, время для веселья прошло. Наступал черед других дел.
Глава IX
Игры Постума против Бенита
«Сегодня будет назначен новый префект претория».
«В ответ на оскорбительные выпады «Вестника Лондиния» Рим напоминает, что обладает секретным оружием, о котором никому ничего не известно и которое держится в строжайшей тайне. Оружие это куда мощнее урановой бомбы».
21
2 мая.
Бенит предложил назначить на пост первого префекта претория Макрина. Едва это имя было произнесено, как послушный прежде сенат возроптал. Но лишь на миг…
Диктатор поднялся и заговорил. Как всегда, с воодушевлением. Был у него несомненный талант. Он не убеждал, а гипнотизировал. Любую чепуху преподносил так, что слушатели приходили в восхищение. Потом, опомнившись, начинали плеваться, отпускали злые шуточки, порой даже рвали на себе волосы, проклиная себя за идиотизм. Но в первую минуту, очарованные Бенитовой речью, непременно вопили «О, премудрость!»
В этот раз задача оказалась не из простых. Бенит должен был убедить сенат, что главарь исполнителей Макрин, автор сомнительных библионов и еще более сомнительных статей в «Акте диурне», может командовать легионами. Однако Бенита отыскал нужные слова. Макрин знает, что такое смерть. Он убивал и убивал лично. Холодным оружием, не стреляя. Когда убиваешь издали, не чувствуешь дрожи умирающего противника. Не можешь понять, что такое смерть. Римляне, убивая, должны понимать, что такое смерть. И тогда они будут побеждать. Как во времена Гая Юлия Цезаря.
Сенаторы слушали и время от времени восклицали «О, премудрость!» Но по их подлым рожам трудно понять, какого кто мнения. Лишь десяток строптивцев накрыли головы тогами в знак неодобрения. Но Бенит и прежде позволял этой десятке выказывать характер – это лишь придавало убедительности голосованию. Десять голосов из шестисот ничего не могут изменить. Зато вечером ребята в черных туниках закидают камнями окна в домах строптивцев. А может даже, и спалят чью-нибудь виллу. Бенит пока не решил, стоит ли это делать. Главное, чтобы ни у кого не появилось желания примкнуть к мятежной десятке.
– Прекрасный выбор! – воскликнул старик с одутловатым белым лицом – он всегда высказывался первым как самый старый и самый уважаемый, к тому же бывший консул. От заседания к заседанию его речи становились все безумнее, все восторженней.
«Неужели можно в старости так заискивать?! Зачем?» – дивился Постум.
– Более прекрасного выбора нельзя было и придумать, – кричал старик-консуляр и хлопал белыми прозрачными ладонями.
– Прекрасный! – эхом подхватил его сосед.
Император смотрел на этих двоих, как будто хотел испепелить взглядом. Если бы он мог!.. Но эти двое не обращали внимания на Постума. Несколько дней назад он лично встречался приватно с каждым из двух, и они его клятвенно заверили, что ни при каких обстоятельствах, ни за что не одобрят кандидатуру Макрина. И вдруг…
Все шло по заведенному сценарию. Но сценарию не императора, а Бенита. Сенаторы подхалимничали, не понимая, что настал день, когда надо было проявить мужество. Сейчас они утвердят Макрина, и тот не задумываясь погубит еще одну армию. Последнюю боеспособную армию Империи. Чингисхан сметет Готское царство и двинется на Киев или Московию. А потом – на Дакию. Восточный фланг Империи будет открыт полчищам варваров. Катастрофу надо предотвратить. Но как? Постум лихорадочно искал решение. Но ничего дельного не приходило на ум. Кроме одного – выступить в открытую против Бенита. Но это означало при всех снять маску, которую он носил столько лет. А вместе с маской сбросить защитную броню и выйти сражаться без доспехов. С мечом против современной винтовки – как предлагал биться героическим легионерам Бенит. Безумие! Но если император промолчит, он погубит легионы, как их погубил когда-то Руфин, и будет виноват куда больше, чем покойный император – тот не ведал об опасности, а он, Постум, понимает, что творится в мире.