Все друзья делают это

Ручей Наталья

Глаза Филиппа оставили брата в покое, взгляд переместился на меня и произвел тщательный и дотошный осмотр за то время, которое девица потратила на заявления о том, как она рада и счастлива. А потом он удивил не только меня, но и успевшего заскучать Никиту.

– Аня… – В бархатном голосе Филиппа не было удивления или вопроса, только уверенность, пришедшая через какое-то узнавание. Не успела я размечтаться, что это наша первая встреча врезалась ему в память, как он кивнул и уже уверенно повторил: – Та самая Аня, подруга

Никиты.

Понятно.

Рыжую кудрявую девочку, которая вышла к нему на сцену, он не запомнил. Он был уверен, что видит меня впервые.

– Подруга! – фыркнул Никита, перекрыв мой разочарованный вздох. – У нас все гораздо серьезней.

– Вижу, – Филипп окинул меня долгим взглядом и подарил скупую улыбку. – Прости, я был уверен, что узнаю тебя по волосам цвета топленого молока и меда, но…

– Это кто же так поэтично выразился? – немного ревниво вопросила Альбина и окинула меня критическим взглядом. – Хм, поменять волосы цвета меда и топленого молока на махагон сельский, обыкновенный?!

В ее взгляде было столько презрения, что я сама удивилась, когда стала оправдываться:

– У меня раньше были обычные русые волосы!

Схватилась за пальцы Никиты, чувствуя, что готова взорваться – от разочарования в себе и невозможности сказать то, что хочется.

– Неужели? – Филипп бросил взгляд за мою спину. – Другим иногда виднее.

– Кому, например?! – разозлилась, не смогла сдержаться, заметив, как Альбина смотрит на меня и покусывает ухо парня. – Ты ведь меня никогда в другом цвете не видел!

Я бы хотела, чтобы увидел. Мелькнула мысль, что, если бы я была со светлыми волосами, со своим натуральным цветом волос, он бы не смотрел на меня, как на предмет старой мебели. Но потом мелькнула вторая мысль: какая разница? Дело не в цвете волос, а во мне.

Ему нравятся рыжие, и я вижу тому доказательство. Ему не понравилась конкретно я.

Не была ему интересна сама по себе.

Не была ему интересна даже как подруга младшего брата.

Не зацепила, не затронула, не запомнилась – так бывает. Да и зачем ему я? У него есть рыжая с красными ногтями, есть первокурсницы, которые падают от его обаяния.

А я держалась.

Благодаря Никите не сдавалась и не показывала, как мне плохо. Другим не показывала. А мой друг чувствовал сам: неспешно поглаживал мои пальцы, выводил круги на запястьях, дул в разгоряченное ухо.

– Не видел, – согласился Филипп, когда я уже потеряла нить разговора, забыла, плавая в своих мыслях.

А потом он вдруг улыбнулся мне. Так искренне и по-настоящему, что я поняла: возможный дальтонизм лучшего друга – не та проблема, на которой стоит заострять серьезно внимание. С этим живут спокойно и счастливо. В то время как мой покой утрачен окончательно и бесповоротно.

И буду ли я счастлива, уже зависит не от меня. Не только от меня – так будет точнее. Еще и от светловолосого парня, который, наконец, рассматривал меня внимательно, хотя пока только как чужую подругу. От парня, на котором нетерпеливо ерзала не я, а другая. От парня, которого эта другая, взяв за руку, заставила подняться с кресла и теперь уверенно уводила в другую комнату.

Так легко.

И прочь от гостей.

Прочь от брата, которого он не видел два месяца.

Но самое главное – прочь от меня.

Я видела, прочитала по ее взгляду, когда она проходила мимо – она догадалась, поняла, она только потому и уводила Филиппа. Она готова была подарить ему быстрый секс, опасаясь, что его заинтересует нечто большее, нечто более значимое, и не с ней.

Она ревновала, да.

Но ее чувства не были сравнимы с тем, что ощутила я, когда Филипп, по-приятельски подмигнув мне, поддался ее уговорам и неспешно удалился из комнаты. Я долго смотрела на дверь и ждала, что Филипп поймет, что вот сейчас он одумается и вернется, что он что-то такое почувствует…

Не почувствовал.

А вернулся лишь спустя полчаса – взъерошенный, немного шальной, без рубашки и со следами коготков на груди.

Стоило представить, что он проделывал с рыжей, как меня затошнило. Он не мог. Когда я здесь, он не мог…

И тем не менее, я видела свидетельства того, что он это сделал.

Была ли это измена? Нет. Всего лишь удар по самолюбию и странным чувствам девушки, которую он не знает.

Жизнь.

Такая, как есть.

– Уходим, – заметив мое состояние, Никита схватил меня за руку и стал выводить из комнаты, наполненной музыкой, гостями, смехом, а теперь и запахом похоти.

В дверях он обернулся, но, не задерживаясь, прошел дальше. Я тоже бросила взгляд назад и зависла на долю секунды, встретившись глазами с Филиппом. Готова поклясться: он смотрел на меня как угодно, только не равнодушно. А потом обнял подошедшую к нему девушку и отвернулся.

Загораживаясь.

Отталкивая меня.

Я перешагнула через порог, но вопреки тому, что духота и люди остались позади, почувствовала сильную дурноту.

– Тошнит, – пожаловалась Никите.

Он стал моим проводником в этом доме. Провел по петле коридора, открывая одну дверь за другой, нашел ванную комнату и позволил остаться одной.

– Только отойди от двери, – попросила его.

Обещание в глазах увидела до того, как закрылась дверь и я свернулась калачиком над дорогущим фаянсом. Меня выкручивало, выжимало, выворачивало наизнанку с такой силой, что на глаза навернулись слезы. А когда стало легче и я смогла просто сесть, поняла, что плачу.

Плачу не потому, что плохо физически. А потому, что раздавлена морально. Зря я пришла. Зря стояла безмолвной куклой.

Рыжая…

Увела его от меня.

А он и поддался.