Все еще я
Шрифт:
Я обернулся уже около самой двери и посмотрел в ее красные от слез глаза. Почему-то я видел не ее, а лишь страдания, которые испытывало ее тело от моего присутствия. Ничего не сказав, я захлопнул за собой дверь, но был не в силах куда-то идти и лишь беспомощно сполз по двери ее квартиры на пол. Нащупав телефон в кармане, я позвонил единственному человеку на земле, который совершенно определенно сходил по мне с ума, но скрывал это в себе за сотнями замков, не позволяя зверю вырваться наружу… Подумав об этом, я немного задержал свой палец на кнопке вызова: а что, если он когда-нибудь все же спустит его на меня,
Гудки оборвались и раздался встревоженный голос друга, который я перебил:
– Сэм…
Встреча. Пролог I
Люди – словно фигурки, вырезанные из бумаги: плоские, замирающие в колеблющихся движениях под разрывающий пространство дабстеповый, совершенно дикий ремикс. Потные и отрешенные, головы словно на шарнирах, как у игрушечной собачки. Вверх и вниз – бесконечная череда повторяющихся действий, столкновений, прикосновений в мелькающем свете прожекторов в такт музыке. Все тело взмокло, к нему прилипла одежда. Кто-то касается меня сзади, а кто-то трется спереди. Тянется к моим губам, целует их и отрывается с мечтательной улыбкой.
Фигурки крутятся в пространстве, точно кто-то выстрелил им в ноги, рассыпаются в такт неумолимо дикого резонанса, исходящего от бьющихся, похожих на вогнутые груди с приплюснутыми сосками, вибрирующих, словно крылья бабочки, гигантских сабвуферов.
Оседая и застывая в этом изогнутом пространстве светотени, с пеной у рта и грязными ногтями царапаешь меня, откладывая в ранки, размером с наконечник тоненькой иголки, белые икринки, заражая меня своими паразитами, создавая во мне благоприятный для них дом. Порабощенное сознание заселено твоим потомством. Оно постепенно съедает меня изнутри, выедает оболочку, расщепляет структурные связи моего застывшего в пространстве тела. И, словно из бумаги, слоями старой желтой книги я рассыпаюсь на этом мокром, грязном танцевальном полу.
Толпа продолжает свой бесноватый танец, я чувствую их ноги, их запах пота на себе и в то же время вдруг понимаю, что стал чем-то другим, приобрел другую суть. Сердце бьется нематериальной частью огромного кластера, объединенного высокоскоростными каналами связи. Передо мной бесконечное множество сгибается под давлением гравитационных сил, соединенных в единое скопление, на век застывшее того, что во мгновение ока. Я стал частью единого организма, в такт которому забилась в венах кровь. И вдруг оно прошептало: «На нас двоих одного пространства мало».
Словно поморщившись от приступа брезгливости, не желая принимать меня в своем огромном теле, оно подцепило ноготком то, что от меня осталось, движением, как будто выковыривавшим из зуба застрявшее зернышко мака, и вышвырнуло меня в открытое, голодное, безжизненное пространство пустоты.
Дрейфуя в межгалактическом пространстве с кучей пыли, я вдруг увидел, как ты отделилась от нематериального эфира и поплыла навстречу мне. До чего же ты прекрасна! От этой красоты у меня оборвалось дыхание, и закружилась голова.
Всем существом я потянулся к твоему высокому, стройному, словно отлитому из белого мрамора, телу. Длинные прямые волосы, точно грива, развивались за твоей спиной каким-то причудливым оттенком темного вперемешку с медовым шоколада. Густые темные брови и два темных глаза, пристально всматривающихся в меня с нотками
Ты – сама жизнь, рассвет в безжизненном пространстве, в котором я дрейфовал, пока ты не замаячила передо мной ярко-красным огнем совершенного тела.
Кровавые губы твоего чуть изогнутого рта зашевелились, и ты прошептала мне свое имя. И в тот же самый миг я понял – ты сделаешь меня своим рабом.
Встреча
Не знаю, зачем Сэму это было нужно, но, увидев меня сидящим на скамейке возле дома Эстер, он вдруг решил, что нам с ним необходимо развеяться. На днях ему позвонил один из его «непростых» знакомых и сообщил, что достал приглашение в клуб «Уэбстер Холл». Там как раз проходили дни электронной музыки. Так мы попали на рейв-вечеринку в самый эпицентр гламурных фриков Манхэттена.
Мы явно ошиблись с прикидом, потому как на мне была школьная форма, а на Сэме – его обычный изысканный костюм: узкие брюки, белая рубашка и приталенный пиджак на одной пуговице. Собравшаяся там пестрая толпа людей, скорее всего, в париках-дредах всевозможных цветов, была одета в удивительные костюмы из латекса, перетянутые ремнями разной длины и ширины, больше напоминающие костюмы для БДСМ-игр. И все они изображали подобие танца, содрогаясь в конвульсиях перед безумно популярным дабстеп-диджеем, ремиксы которого заставляли этих людей вытворять гротескные движения руками и ногами. Мне стало смешно, и уже через пару минут наблюдений, расположившись за стойкой, к которой нас припарковал Сэм, я разразился истеричным хохотом.
– Что будете пить? – к нам подошел чернокожий бармен с накрашенными розовыми губами, это заставило меня схватиться за живот в приступе болезненного смеха.
Не обращая внимания на мое истеричное поведение, Сэм поспешил заказать нам по коктейлю, в который, перед тем как употребить, я высыпал изрядную порцию порошка. И после этого я увидел, как беснующаяся толпа поплыла в каких-то странных сверкающих сценах с застыванием и последующим быстрым ускорением.
– Мы только пришли, – Сэму явно не нравилось то, что я уже был не в себе. – Не умеешь ты получать наслаждение, растягивать его.
– Да что ты. Значит, не умею? – пошатываясь, я сполз с барной стойки. – Тогда я доставлю его тебе, – я стянул с себя свитер, который был на мне еще с утра и являлся частью дурацкой школьной униформы.
Меня пустили в клуб только потому, что сочли Сэма за «дома», который привел своего «малыша» в школьной форме повеселиться.
Шатаясь, я направился в самую гущу бесноватой толпы в гротескной латексной одежде всех цветов радуги. По сравнению с ними я, должно быть, казался послушником церкви Святого Георгия или человеком, который сидит на очень тяжелых препаратах. Последнее вполне соответствовало действительности. Я начал двигаться в меру возможностей своего тела, подражая некоторым танцующим в толпе. Посмотрев на Сэма, я понял, что ему действительно нравится наблюдать за мной, потому как его глаза были хищно прищурены. А мне нравилось дразнить его, зная, что ему никогда не удастся подчинить мою волю, поработить и сделать своим.