Всё это про любовь
Шрифт:
– Если поймаю много, - продолжил Эдуард Ляликович, - сварю уху. А если мало - отдам кошке.
Вот оно что! Конфликт: у рыбака и кошки разные интересы.
– Это тактически неверно. У вашего единственного зрителя, - я показала на кошку, - и у вас противоположные задачи. Вы хотите поймать побольше, а она мечтает, чтоб клёв прекратился.
– Ну что вы!
– он улыбнулся.
– Кошка мечтает, чтоб я поймал очень много. Тогда хватит мне и ей.
Вода ослепительно бликовала. Сияла, переливалась, будто навстречу мне катилось
– А как зовут кошку?
– Кошку?
– он удивился.
– Кошка.
– Понятно.
– У неё не было имени.
– А это кошка или кот? Он или она?
Рыбак пожал плечами: - Не имею представления. Когда умерла Люда, это моя жена, мне стало одиноко... не столько даже одиноко, сколько непривычно. Мы прожили вместе тридцать пять лет, и я никогда не был один. Ни одной секунды. И вдруг пустой дом, тишина - аж в ушах звенит. Потом появилась кошка. Пришла как-то утром... или вечером - не помню. Я не звал и не приглашал остаться, - Эдуард Ляликович посмотрел на свою спутницу, будто видел в первый раз.
– Она прижилась. Очень легко прижилась, будто...
– он попытался подобрать слово.
– Что вы думаете о переселении душ?
– Не верю.
– Как вы категоричны. Завидую. А я порой задумываюсь, хотя профессия требует моего идейного материализма. Я учитель физики, в средней школе. Был в прошлом. Ныне я пенсионер.
– И что смущает ваш убеждённый материализм?
– Дети. Ученики. Я учу их, учу. Как это говорят, отправляю во взрослую жизнь, А через двадцать лет возникает из вселенского хаоса ушастый карапет - точная копия своих родителей, хлопает глазами и требует, чтоб я начинал свою работу с начала.
Он говорил "учу", а не "учил", я поняла, что он недавно вышел на пенсию. Эдуард Ляликович показался мне ужасно симпатичным, как актёр Тихонов в своих первых фильмах, когда он ещё не был старым, и его гримировали под пожилого.
В голове мелькнула "отчаянная" мысль: - Вы далеко живёте?
Он ответил вопросом: - Хотите напроситься на постой?
– Есть такое желание. А как вы догадались?
– Молодая, красивая девушка, в дорожном костюме. В руках походная сумка. Значит командировочная.
– Он развёл руками: - Для отдыха наш городок слишком малоинтересен. Он потерялся в пространстве и времени.
"Ничего себе потерялся!
– подумала я.
– После моей статьи об Илавецке заговорят по всей России".
– Хотите я угадаю вашу профессию? И скажу, зачем вы приехали.
– Попробуйте.
Он пристально посмотрел мне в глаза.
– Вы - напористая, нагловатая, - не обижайтесь, - но эти качества не закостенели в вас. Вы способны чувствовать и сочувствовать, поэтому ваша экспансивность не наносит людям ущерба. Позвольте вашу руку, - он осмотрел ладонь с двух сторон.
– Особых отметин нет. Значит вы не швея и не учительница. Получается, - он гордо выпрямился, - вы инспектор дошкольных учреждений. Приехали провести ревизию.
Я не удержалась, прыснула в кулак. Он радостно переспросил:
– Я прав? Угадал?
– Почти на сто процентов.
– Тогда пойдёмте.
Он взял мою сумку, я - пойманную рыбу. Кошка посмотрела настороженно, однако ничего не сказала, вероятно, поверила в мою честность.
Эдуард Ляликович представился, сказал, что его фамилия Салазкин. Я назвала свою фамилию. Мы пожали друг другу руки.
Салазкин жил в деревянном одноэтажном домике. Как я поняла, большая часть жителей Илавецка проживала в таких домах. Так называемый частный сектор.
На лавочке у забора сидел старик. На трость положил ладони, на них - голову. Дремал. Эдуард Ляликович поднёс палец к губам, призывая меня молчать, осторожно поднял щеколду калитки.
– А я не сплю, - старик поднял голову.
– Думаю.
– Знакомитесь: Сахарный Демьян Захарович. А это - Евгения Фролова.
– Уж не Зинки ли Фроловой дочка?
– дед встрепенулся дед, по-бабьи всплеснул руками.
– Нет, я не здешняя.
– Слава богу, а я-то подумал, за алиментами явилась, - дед подмигнул, сдвинул кепку на затылок.
"Ух ты! Герой!
– подумала я.
– Двухсотлетний Казанова".
В доме было прохладно и чуть влажно, как бывает только в деревянных домах. Ветер играл занавесками. Весело пела муха. Кошка прошла в зал, села в центре комнаты. Она была здесь хозяйкой, и принимала гостей. По стенам висели фотографии. В основном чёрно-белые: семейные, классные, - я прошла вдоль галереи, - изредка портреты. Дореволюционные сепии: бравый казак восседает на стуле, за его спиной интеллигентный юноша - сжимает в руках гимназическую фуражку.
– Это мой отец, а это дядя. Дядя погиб в Гражданскую. Это мой последний выпуск, это мама в юности. А это Люда. Хорошая фотография, правда?
Признаться, я позавидовала этому дому. Тому, что он такой ладный, что у него есть хозяин и хозяйка. Пусть даже это кошка. Вот только детей не хватало. Визга, плача, смеха. Будто услышав мои мысли, Эдуард Ляликович открыл альбом, вынул две фотографии. Юноша и девушка. Внизу подпись: Слава и Юлия.
– Мои. Они теперь совсем выросли, в Ленинград переехали. Там строят свою жизнь.
Красивое выражение: "Строить жизнь", в нём есть надежда и едва заметный обман.
Я оставила вещи, переоделась, сходила в душ. На краткий миг лень завладела моей душой - расхотелось куда бы то ни было идти, бежать, разбираться с людскими пороками. Захотелось завалиться на койку, взять детектив и читать, посматривая на сирень за окном. Вдыхать аромат и пропускать нудные страницы.
*
Сахарный Дед - так я его прозвала, - сидел на прежнем месте. Лишь только я вышла за калитку, поманил пальцем. Смотрел хитро. Я даже испугалась, что он начнёт меня кадрить. Что я буду делать?