Всё это про любовь
Шрифт:
– "Речка" это далеко?
– Какое там! Два поворота плюс километр, - она махнула рукой.
Фыркнул чайник, Карина выключила плиту. Я заметила, что она помрачнела. Теребила в руках фантик, руки подрагивали.
– Что было дальше?
– Что было, что было!
– она швырнула бумажку в мусорное ведро.
– Напился этот козёл, как скотина и... снасильничал. Вы бы видели, какие у неё синяки остались. Всё тело чёрное. На руках, на бёдрах пятна. На горле пятерня отпечаталась. На затылке шишка с кулак.
– Она замолчала.
– И ведь не посадили мерзавца! Сунул в милиции взятку! Такие всегда откупаются.
Я вздрогнула, будто облили холодной водой. Представила, как мужик наваливается, давит всем телом, бьёт головой о камни, душит. Дыхание перехватило, пробежали мурашки, кожа на затылке заледенела.
*
"Что за скотство! Двадцать первый век! Все более или менее устроены, никто не голодает! Почему обязательно нужно быть животным? Почему?
– Я шла по улице, почти бежала. Эмоции наполняли меня до краёв, до горлышка. Хотелось схватить этого Плотникова за грудки и встряхнуть, так чтоб дух вон! А потом сделать с ним то же самое, что он сотворил.
– Ведь взрослый же человек! Врач! Как такому можно доверить жизнь? Его нужно гнать из больницы немедленно! Гнать поганой метлой!"
Больницу я отыскала довольно быстро. Сталинское двухэтажное здание в форме буквы "П". Облупившийся фасад, строительные леса, забывшие, когда и зачем их поставили. Бюст пионера с горном в руке. У подъезда курил фельдшер, поглядывал на УАЗик скорой помощи. Он приехал из района, привёз больного. Сетовал, что хорошо бы сразу на операцию: "Шибко хворый", но доктор занят. Я машинально спросила, кто доктор? Фельдшер что-то промямлил про долгий путь, про разбитую дорогу. Ему просто велели ехать - там разберутся.
Я несколько раз глубоко вздохнула, потом задержала дыхание. Чтобы унять сердцебиение медленно сосчитала до двадцати. Не помогло - сосчитала ещё раз. Журналист, как судья, должен быть беспристрастен - я так понимаю свою профессию. "Какая тут к чёрту беспристрастность?
– опять "завелась".
– Откуда ей взяться?"
Кабинет Плотникова состоял из двух неравных частей - его разделяла ширма. В большей части стояла кушетка, письменный стол, шкаф с книгами, рядом вешалка для одежды, белый допотопный сейф, огромный, как мамонт. В маленьком переднем кутке сидела девушка в бирюзовом халате, что-то писала. Посмотрела на меня приветливо:
– Вы к Александру Фёдоровичу? А он сейчас оперирует.
Произнесла это с извинением, будто посочувствовала, что я не могу моментально увидеть выдающийся лик доктора Плотникова.
– Вы по записи? Или?..
– Я по личному делу.
– Тогда придётся подождать. Можете?
Девушка рассказала, что зовут её Римма, что она персональный помощник Александра Фёдоровича. Сказала, что у него очень много работы и приходится задерживаться допоздна. "Иногда он даже спит на кушетке!"
Вместо обычного медицинского колпака на голове Риммы была крахмальная шапочка с завязками. Она поддерживала волосы. Судя по объёму шапочки, у неё была роскошная шевелюра. Коса до пояса, плюс большие выразительные глаза, плюс чёрные брови вразлёт - такие называют собольими. Плюс прямой ровный нос. "Она просто красавица", - решила я. Разве только скошенный вялый подбородок портил картину. Хотя, правильнее сказать, не портил, а менял акцент: из волевой пробивной красавицы делал мягкую услужливую ассистентку. "Интересно, природа так задумала или случайно получилось? Закончились красивые подбородки?" Понять божий промысел невозможно. Быть может он попытался соединить несоединимое? "С нашей точки зрения - несоединимое, а с его - очень даже интересный эксперимент".
Римма обрадовалась, узнав, кто я и зачем пришла. Сказала, что Александр Фёдорович давно заслужил публикацию о себе. Про него дважды писали в немецком медицинском журнале, а вот в российских изданиях - ни строчки.
Я удивилась: "Неужели она не понимает?" Заглянула в карие глаза - Римма действительно полагала, что я напишу материал о достижениях её начальника. Искренно полагала!
Стало даже не по себе: "Она не знает об изнасиловании? Исключено! Конечно знает. Не может не знать. Но не верит. Или не хочет верить? Или так глубоко и безраздельно доверяет Плотникову, что выбросила дурные предположения из головы?" Удивительно. Хотела бы я, чтоб так верили в мою непогрешимость.
Мы поболтали ещё четверть часа. Римма спросила, каким шампунем я мою голову и почему у меня такой красивый цвет лица? Состав моего шампуня - семейная тайна. Бабушка передала маме, мама мне. Не удивлюсь, если бабка узнала секрет от прабабки, а та - от своей матери. И так до самой Евы. Я никому его не рассказывала. Никогда. А тут... разболтала. Почему? В Римме отсутствовала стервозность. "В каждой женщине должна быть змея. Это больше чем ты, это больше чем я", - так поёт Гребенщиков, и он прав. Любая женщина - конкурентка, подруга - потенциальная разлучница. Лучшая подруга - скрытая коварная разлучница. Значит нужно быть ловчее подруги, умнее начальницы, красивее девушки из кинофильма.
А Римма... она со мной не конкурировала. Она ни с кем не конкурировала. Она - человек Божий. Я рассказала про отвар трав, про макияж, как обезьяньей лапкой я растушёвываю тональник, и что по утрам я ем морковь на пустой желудок - она даёт золотистый цвет лица.
– Знаете что?
– глаза Риммы разгорелись.
– А давайте я вам покажу Александра Фёдоровича!
– То есть?
– Как он работает.
Мы прошли через анфиладу, дважды повернули, поднялись по лестнице. Миновали пару дверей. В моей груди возникло щемящее-неприятное чувство. Будто меня вели по вражескому замку в самое логово Кощея Бессмертного. Наконец Римма шепнула, что в операционную войти нельзя, но можно посмотреть через стекло: "Жаль оконце высоко - не всё видно".
Белая дверь, крашенная тысячу раз, зелёное стёклышко, армированное проволокой. За ним - Бог. Белая повязка закрывает ему лицо, видны только глаза. На миг я подумала, что глаза разного цвета - так упал свет. Лучи заходящего солнца смешивались с потоком ламп.
Звука слышно не было, но я всё понимала - Плотников говорил глазами. Подошла операционная медсестра, промокнула лоб. Глаза поблагодарили. Поднял голову анестезиолог. Глаза попросили раздуть лёгкое сильнее. Плеврит. Лёгочный плеврит. Спайки, воспаление. Нагноение. Нужно удалить поражённую часть.
Глаза вспыхнули и напряглись - в них появилась тревога. На мгновение - я готова поклясться, - промелькнуло отчаянье. Но только на мгновенье. Пауза - и вновь твёрдая решимость.
Римма поставила передо мной низенький стульчик. Я не сразу поняла, зачем это? Потом встала на него и увидела операционный стол.
Сердце упало в пятки и там задохнулось. Я так и стояла с задохнувшимся сердцем: на операционном столе лежала малышка двух лет от роду - не больше. Бледное личико запрокинуто, веки полупрозрачные, голубоватые, больные.