Все хорошо
Шрифт:
«О, что вы, не извиняйтесь, пожалуйста», – отозвалась я. В темном переулке моего сердца шелестели опавшие листья.
Там же, в тюрьме, он научился создавать целый мир, располагая минимумом инструментов и материалов. А потому для институтского театра с его практически отсутствующим бюджетом оказался великолепной находкой. Так я и сказала ему на той вечеринке: «Вы великолепны».
Хьюго растерялся, не зная что ответить.
Тихо пробормотал: «Спасибо», отпил вина из стаканчика и ретировался к компании своих приятелей из техперсонала. Они стали громко обсуждать концерт какой-то хеви-метал группы, на который ходили все вместе. От меня же не укрылось, как увивалась вокруг них Фов, картинно округляя глаза и заливаясь над каждой шуточкой Хьюго.
8
Стивен Джошуа Сондхайм, американский композитор, поэт и драматург, автор многих бродвейских мюзиклов.
Я отправилась разыскивать Грейс и нашла ее в уголке с сигаретой. Наверняка она видела всю эту сцену, но мне сказала лишь: «Зажигалку?»
Я никогда не смогу заставить себя заглянуть Хьюго прямо в его странно поблескивающие глаза. Такие безмятежные, всегда словно слегка затуманенные. Цвет их постоянно меняется – в зависимости от освещения. Я никогда не посмею открыто залюбоваться его волосами цвета спеющей на солнце пшеницы. Никогда не смогу остановить взгляд на его губах, еще более идеальных из-за короткого неровного шрамика в уголке рта, благодаря которому кажется, что Хьюго постоянно усмехается. Может, он в тюрьме его заработал? Что уж говорить о настоящей его улыбке, той, с которой он сейчас смотрит на меня! От нее все мое тело делается светящимся и невесомым.
– А я вас в театре и не заметил, – говорит Хьюго.
«Еще бы, – думаю я. – Как ты мог меня заметить?»
В былые времена я могла заставить таких как Хьюго ползать передо мной на коленях. Мне вспоминается та молодая женщина, которой я была когда-то. Ее яркий портрет из старой театральной программки «Все хорошо». Она до сих пор хранится у меня на самом дне мертвого ящика с нижним бельем, и иногда ночами я достаю ее и мучаю себя. Листаю ветхие блестящие страницы. И вот оно! Мое невозможно лучезарное юное лицо, обрамленное каскадом темных волнистых волос. Невероятная красота! Капля жестокости. И блаженное неведение относительно будущего.
– Простите, что нагрянула без предупреждения, – говорю я. – Просто услышала музыку и…
– Пришли на шабаш [9] , значит? – усмехается Хьюго.
А я смотрю на него, надеясь, что сумела изобразить на лице нечто похожее на улыбку.
– Не извиняйтесь, – продолжает он. – Я всегда рад вас видеть.
Да ладно? Серьезно?
– Эй, Миранда, вы в порядке?
«Не смей жаловаться ему на свои боли. Даже не вздумай, карга ты старая. Чшш!» – шипит молодая прекрасная Я. И подносит свой изящный пальчик к ярким, как вишни, губам. Я же сжимаю свои, потрескавшиеся, и киваю:
9
У Хьюго в мастерской играет группа «Black Sabbath», название которой можно перевести как «Черный Шабаш».
– Ага, просто репетиция. В смысле, жду, когда она начнется. Почему-то пока еще никто не подошел.
Я опускаю глаза на усыпанный опилками пол. Ни за что не дам себе расплакаться перед Хьюго.
– Оу, – мягко отзывается он. – Мне жаль.
И я вспоминаю, как на прошлой репетиции он глянул на меня с жалостью. Видел, как меня унизили проклятый Тревор и молча ухмыляющаяся Бриана. И теперь под его взглядом щеки мои неудержимо алеют.
– Все нормально. Уверена, они придут с минуты на минуту, – сообщаю я полу.
–
– Бунтовать никогда не рано, – шепчу я.
Хьюго смеется. Думает, я шучу.
– Вообще-то, Миранда, я рад, что вы зашли.
О боже, мое имя у Хьюго на устах. Я закрываю глаза.
– Правда?
«Да не в буквальном же смысле, идиотка! Это обычная профессиональная вежливость, алло!»
– Ага, хотел вам показать… впрочем… – смеется он. – Вы, кажется, уже его нашли. Я про макет. – Он кивает на накрытый тканью ящик.
– Да. Правда, я еще его не видела. Но мне не терпится посмотреть.
Юная и прекрасная Я качает головой со страницы театральной программки. Безнадежна. Она безнадежна.
– Это пока так, предварительный набросок. Я только сегодня его сделал. И хотел узнать ваше мнение, прежде чем продолжить над ним работать.
– Вы хотели узнать мое мнение? – Я так тронута, что это просто нелепо.
– Конечно. Я ведь помню, у вас был свой особый взгляд на «Все хорошо».
И я вспоминаю, как прошлым летом мы с Хьюго сидели в закусочной и обсуждали мое видение пьесы и декораций к спектаклю. Признаюсь честно, перед встречей я выпила, несмотря на то, что в тот день проглотила уже уйму таблеток. И все равно мне даже сидеть было больно. Но я все же села, разумеется, села и взяла в руки чашку с чаем, который не собиралась пить. Села, неспособная переварить тот факт, что напротив меня он, Хьюго. Что мы с ним вместе в закусочной, как будто на свидании. В тот день он надел футболку с Cornered by Zombies. Было два часа дня. За соседним столиком какая-то сумасшедшая в фуражке с козырьком что-то негромко бормотала себе под нос. Я пыталась поддерживать светскую беседу – «Как вы провели лето?» и все такое – но получалось просто ужасно. И все же Хьюго вежливо мне подыгрывал, рассказывал, что делал кресла в адирондакском стиле и ходил на концерты металлистов. И в театр тоже заглядывал, не подумайте, быстро добавил он, словно разговаривал со строгой начальницей. Еще пару раз отправлялся в походы, ну и вообще проводил много времени на свежем воздухе. Это ведь так здорово, побросать вещи в рюкзак и свалить из города. Полазить по горам и все такое, правда?
«Ага», – отозвалась я, словно и в самом деле представляла, каково это. И тут же вообразила, как мы с Хьюго вместе сбегаем в поход по горам. Или сидим у него в саду (у него ведь наверняка есть сад?) на им же самим сколоченных креслах. Представила, как я стою позади него на хеви-метал концерте, и от грохота у меня вибрируют кости. Полный восторг.
«А вы как? – спросил он. – Чем занимались летом?»
Я вспомнила, как лежала на полу в собственной гостиной и подвывала в темноте. Как смотрела по телику реалити-шоу, а в интернете – ролики про козу-инвалидку. И ответила: «Да так, всем понемножку».
Помнится, я не могла заставить себя взглянуть ему в глаза. И говорила в итоге, глядя в стол. Это столу я рассказывала, как представляю себе сценическое пространство спектакля, свет и костюмы. Что вижу Елену женщиной, испытывающей глубокую душевную боль, которую никто во вселенной пьесы не способен понять. Кроме зрителей, конечно. И все это оттого, что Бертрам ее не любит, даже не замечает, потому что он слеп.
«Конечно», – отозвался Хьюго.
Я убеждала его, что эта пьеса – своего рода готическая сказка, в которой Елене предстоит пройти множество испытаний, чтобы исцелить бесчувственную, слепую душу Бертрама, заставить его открыть глаза и наконец-то ее заметить. А он, увидев ее по-настоящему, разумеется, не может в нее не влюбиться. На этих словах я подняла глаза на Хьюго и обнаружила, что он смотрит куда-то мне за спину. Должно быть, на проходящую мимо официантку. Или стайку девушек. Или на часы на стене. Оборачиваться я не стала. «Звучит здорово, Миранда!»
Конец ознакомительного фрагмента.