Все хорошо
Шрифт:
– Нет. Я ненавижу мюзиклы.
Марк смеется. Невероятное добродушие. Ну конечно, я просто обязана ненавидеть мюзиклы. Ведь они несут радость. А я – воплощенная противоположность радости. Марк царапает мне кожу, а я лежу и предаюсь злобным фантазиям. О его невесте. О том, как они с Марком вместе смотрят «Призрак оперы». Чувствую на коже его дыхание. Тепло его докторских рук. Только такие в последние годы – с тех пор, как мы с Полом разошлись, – меня и касались. Конечно, под конец Пол тоже не слишком часто меня трогал. Наша интимная жизнь сначала сократилась до редких случаев неловкого
«Давай я сделаю что-нибудь для тебя», – всякий раз предлагал Пол. Но из-за постоянного общения с реабилитологами и хирургами собственное тело стало казаться мне чужим, каким-то медицинским объектом, достойным исключительно врачебного внимания.
«Просто обними меня», – просила я. Прекрасно понимая, какой асексуальной ему кажусь. Жалкое подобие того создания, которым была до падения, создания, для которого секс и близость были важны, как воздух. Я даже глаза поднять на Пола не смела. Он вздыхал и распахивал руки мне навстречу. Вяло, но без раздражения. А я висла на нем, как утопающий.
– Маленький укольчик, – говорит Марк.
Я чувствую, как в спину мне вонзается сухая игла, и вскрикиваю.
– Отлично! Хорошая реакция, – продолжает Марк. – Ну замечательно. Теперь немного походите.
Не сводя с меня глаз, он заставляет меня пройти до конца спортивного зала. Из-за всего, что он со мной проделал, спина и ноги пульсируют. Ковыляя, я рассматриваю других пациентов, пинающих и толкающих воздух своими атрофированными конечностями. Женщина с опухшими ногами жмет педали велотренажера. Пожилой мужчина безуспешно пытается устроиться поудобнее в тренажере для жима ногами и тихо вскрикивает каждый раз, когда его негнущиеся жилистые ноги толкают платформу. А его реабилитолог, испуганная молодая девушка с хвостиком на голове, с интересом за ним наблюдает.
– Ну и как мы теперь? – спрашивает Марк.
И смотрит на меня так победно, с такой надеждой, что меня это просто убивает.
«Хуже. Гораздо хуже. Вы калечите меня, понимаете? Вы надо мной измываетесь».
– Мне по-прежнему больно, – извиняющимся тоном произношу я.
У Марка ошарашенный вид. «Все еще? Не может быть».
– Вся нога болит, до самой ступни?
Я киваю.
– Но немного меньше?
Нет. И близко нет!
– Может, самую малость, – лгу я, ненавидя себя. Ненавидя Марка.
– Вот видите, – заявляет он. – Маленькая победа.
– Но я все еще странно себя чувствую, – тщетно силюсь достучаться до него я.
И Марк заявляет, что я должна делать то же упражнение дома. Каждый час. От десяти до тридцати повторений.
– Каждый час?
Он пожимает плечами.
– Или всякий раз, как поймете, что вам это нужно. – Он смотрит куда-то поверх моего плеча. Уже отстраняется от моих страданий, от моего недуга. Это больше не его проблема. – Всякий раз, как почувствуете себя хуже.
– Но мне уже хуже, – возражаю я. «Из-за вашего упражнения».
Однако Марк смотрит мимо, в сторону приемной, а это значит, что следующий пациент уже прибыл. Обернувшись, я вижу, что ему, улыбаясь,
– А что насчет тренировок лежа? – спрашиваю я, заслоняя от него приемную своим скрюченным телом.
– Конечно, их тоже можете продолжать.
– А ходить можно? – Этот вопрос я задаю всегда.
– Миранда, просто прислушивайтесь к своему телу. – А Марк всегда так отвечает. – Пусть боль вас направляет. Помните, боль – это информация. Можете попробовать согревающий компресс, если хотите.
– Согревающий? А как часто его делать? И сколько держать? – возбужденно спрашиваю я. Может, вот оно – золотое снадобье?
– Или приложите лед, – бросает Марк. Король противоречий. – Если так вам больше нравится. Или то, или другое.
– Но что лучше? – в отчаянии допытываюсь я.
– То, от чего вам станет легче.
И я вспоминаю троицу, которую вчера видела в баре. Золотой напиток, от которого моя кровь посветлела и запела. Непримечательного мужчину, который с таким сочувствием смотрел на меня красными слезящимися глазами. «Но вам ни от чего легче не становится, верно?»
– Что-что?
– Ничего.
Марк дважды хлопает меня по плечу и говорит:
– Завязывайте хандрить.
И мне невольно видится веревка, завязывающаяся вокруг моей шеи. И собственное мертвое тело, свисающее с крюка в потолке. Марк узнает обо всем, листая новости в телефоне. Печально кивнет. Может, даже спрячет лицо в ладонях. Возможно, этот случай раскроет ему глаза. Заставит понять, что боль – не просто наставник, не только информация, не строгий учитель и не урок, который я должна усвоить. Теперь уже мне представляется Марк, раскачивающийся на вбитом в потолок крюке.
Направляясь к выходу, я прохожу мимо новенькой, старательно разминающейся на мате. Ерзая задом по поролоновому валику, она растягивает мышцы задней поверхности бедра. Марк и меня этому учил, он всех нас этому учил. Вот он подходит к ней, и они начинают со смехом обсуждать график пробежек. Должно быть, у нее что-то несложное, легко поддающееся лечению, типа подошвенного фасцита. От Марка только и требуется, что помассировать ей ступню и показать несколько упражнений на растяжку. А может, у нее что-то более серьезное, более неуловимое. Может, она из Нервных Женщин. Тех, кого терзают невидимые боли. Тех, у кого внутри мигают алые сети. Паутина, в которой не видать паука.
Глава 5
Долгий выматывающий перерыв между занятиями. В лицо мне бьет белый зимний свет. А в открытый рот снова сыплется снег, потому что кто-то (быть может, Фов) в мое отсутствие открыл окно. Я в кабинете, лежу на полу в привычной позе: лодыжки – на сиденье кресла, ступни свешиваются с краю. Но сегодня она мне совсем не помогает. От нее только хуже. Я разглядываю обратную сторону столешницы – щербатая фанера, в углу затаился паук. В обычное время я бы заорала, увидев его. Но сегодня просто смотрю в то место, где, по моим понятиям, должны располагаться его восемь глаз, и мне кажется, что они взирают на меня с поразительным состраданием.