Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
— Почти в цель, — сказал Хэллек, заметив, что все больше и больше обитателей съетча заходят в помещение, чтобы послушать. — Откуда тебе это известно?
— Потому что я знаю эту планету. Не понимаешь? Подумай, как это. На поверхности — скалы, грязь, осадочные породы, песок. Это — память планеты, картины ее истории. Точно также с людьми. Собака напоминает волка. Всякое мироздание вращается вокруг ядра БЫТИЯ, и из этого ядрышка идут наружу все воспоминания, прямо на поверхность.
— Очень интересно, — сказал Хэллек. — И как это поможет мне выполнить
— Пересмотри картину твоей истории внутри себя. Приобщись к ней по-звериному.
Хэллек покачал головой. В Проповеднике была подчиняющая себе прямота, качество, многократно встречавшееся ему в Атридесах — и не один намек он уловил, что этот человек пользуется силой Голоса. Хэллек почувствовал, как у него сердце начинает ходить ходуном. Возможно ли?..
— Джессика хочет окончательной проверки, потрясения, при котором проявится подкладочная ткань ее внука, — сказал Проповедник. — Но эта ткань всегда перед тобой, открытая взору.
Хэллек повернулся и посмотрел на Лито — непроизвольно, подчиняясь неодолимой силе.
А Проповедник продолжал, словно читая назидание упрямому ученику:
— Этот молодой человек смущает тебя, поскольку он не единичное бытие. Он сообщество. И, как в любом обществе, при потрясении любой его член может взять на себя руководство. Такое не всегда во благо, и мы получаем наши истории о Богомерзости. Но ты уже достаточно ранил это сообщество, Гурни Хэллек. Разве ты не видишь, что трансформация уже произошла? Этот юноша достиг такой внутренней общности, которая обладает безмерной силой, которую уже не сокрушить. Я и без глаз это вижу. Сперва я противостоял ему, но теперь следую его велениям. Это — Целитель.
— Кто ты? — вопросил Хэллек.
— Я — большее, чем видимо тебе. Не смотри на меля, смотри на того, кого тебе приказали учить и проверять. Он сформировался через кризис. Он уцелел в смертоносной среде. Он здесь.
— Кто ты? — настойчиво повторил Хэллек.
— Я велю тебе смотреть только на этого юношу Атридеса! Он — та основополагающая обратная связь, от которой зависит наш человечий род. Он заново введет в систему результаты ее прошлых разработок. Никто не в состоянии знать эти прошлые разработки так, как знает он. А ты помышляешь уничтожить такого!
— Мне было приказано проверить его, и я не по…
— Помышлял!
— Богомерзость ли он?
Проповедник утомленно рассмеялся:
— Ты упорствуешь в чуши Бене Джессерит. Как же они творят мифы, усыпляющие людей!
— Ты — Пол Атридес? — спросил Хэллек.
— Пола Атридеса больше нет. Он пытался стоять верховным моральным символом, в то время как сам отрекся от всех моральных претензий. Он стал святым без Бога, каждое слово — богохульство. Как ты можешь думать…
— Потому что ты говоришь его голосом.
— Не МЕНЯ ли ты будешь проверять? Остерегайся, Гурни Хэллек.
Хэллек сглотнул и заставил себя опять посмотреть на бесстрастного Лито, который так и стоял, хладнокровно наблюдая.
— Кто кого проверяет? — вопросил Проповедник. — Не может ли быть так, что леди Джессика проверяет тебя, Гурни Хэллек?
Хэллека глубоко всколыхнуло это замечание, он сам понять не мог, почему дал словам Проповедника так запасть ему в душу. Но в слугах Атридеса глубоко сидело повиновение принимать за должное подобное загадочное умение их владык. Леди Джессика ему это объясняла — и сделала все еще более загадочным для него. И теперь Хэллек ощутил, как происходит в нем некое изменение, НЕЧТО, лишь самым краешком задевшее при проникновении всю выучку Бене Джессерит, которой закалила его леди Джессика. В нем поднялась безмолвная ярость. Он не хотел меняться!
— Кто из нас играет в Бога, и куда ведет? — осведомился Проповедник. — Чтобы ответить на этот вопрос, тебе нельзя полагаться на один лишь рассудок.
Медленно, осмотрительно, Хэллек перевел взгляд с Лито на слепца. Джессика частенько повторяла, что ему следует достигать равновесия клириса — «ты-будь не-будь». Она называла это наукой вне слов и фраз, вне правил и доводов. Это — отточенный край его собственной внутренней — всепоглощающей — истины. Что-то в голосе слепца, его тоне, его манерах, зажгло ярость Хэллека, перегоревшую в нем в глухое спокойствие.
— Ответь на мой вопрос, — сказал Проповедник.
Хэллек ощутил, как эти слова усугубили его сосредоточенность на данном месте, данном конкретном моменте и его требованиях. Его положение в мире определялось только лишь сосредоточенностью. В нем не осталось никаких сомнений. Это Пол Атридес, не мертвый, а вернувшийся. И это не дитя — Лито. Хэллек еще раз поглядел на Лито — и теперь действительно его увидел. Увидел приметы перенесенного потрясения вокруг глаз, чувство уравновешенности в осанке, пассивный рот с его причудливым чувством юмора. Лито выделился из фона, как будто в фокусе ослепительного света. Он достиг гармонии, просто ее приняв. — Скажи мне, Пол, — проговорил Хэллек, — твоя мать знает?
Проповедник вздохнул.
— Для Сестер, для всех них, я мертв. Не пытайся меня обвинить.
Так и не глядя на него, Хэллек спросил:
— Но почему она…
— Делает то, что ей должно. Строит собственную жизнь, полагает, будто управляет многими другими жизнями. Все мы играем в бога.
— Но ты жив, — прошептал Хэллек, потрясенный теперь до глубины души осознанием этого, поворачиваясь, наконец, чтобы взглянуть на этого человека, который был моложе его, но которого так состарила пустыня, что он казался вдвое старше Хэллека.
— Ну, что? — вопросил Пол. — Живой?
Хэллек посмотрел вокруг, на наблюдающих Свободных, на их лицах застыло смешанное выражение сомнения и благоговения.
— Моя мать никогда не должна была усваивать мой урок, — это был голос Пола. — Быть богом вполне способно в конечном итоге сделать тебя скучающим и деградирующим. Одно это было бы достаточной причиной для изобретения свободы воли! Бог мог бы захотеть тогда сбежать в сон и жить только среди бессознательных проекций созданий своих грез.