Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
Когда Наила говорила, ее челюсти двигались, как у примитивного животного. О ее силе среди Говорящих Рыб ходили легенды. Лето видел однажды, как она без всяких видимых усилий подняла одной рукой мужчину весом сто килограммов. Наила прибыла на Арракис без ведома Монео, хотя мажордом, конечно, знал, что Лето использует Говорящих Рыб в качестве своих тайных агентов.
Лето отвернулся от движущегося голографического изображения и посмотрел в широкое окно, бросив взгляд на пустыню, раскинувшуюся к югу от Цитадели. Перед его глазами заплясали цвета скал — коричневый, золотой, янтарный. Далекая скала, имевшая очертания белой цапли, обрела в лучах заходящего солнца фантастический розовый ореол. Белые цапли не водились на Арракисе и существовали только в памяти Лето. Стоило ему представить себе этот белый камень, как казалось, что перед глазами пролетает грациозная большая птица.
Подъем по лестнице должен был утомить даже Наилу, поэтому, Лето знал это по опыту, женщина остановится отдохнуть, причем остановится точно на две ступени ниже отметки в три четверти. Это было проявлением пунктуальности Наилы — черты, из-за которой ее и взяли в Сарьир из далекого сепрекского гарнизона.
На расстоянии нескольких размахов крыльев от окна пролетел дюнный ястреб. Внимание Лето привлекли также тени у подножия Цитадели — там обитали какие-то мелкие зверьки. Ястреб пролетел на фоне облаков.
Это зрелище было удивительным для души старого фримена, каким был Лето: облака на Арракисе, дожди и открытые водоемы.
Лето прислушался к своему внутреннему голосу: осталась последняя пустыня — мой Сарьир; превращение Дюны в зеленый Арракис с первого дня моего правления проводилось в жизнь беспощадной железной рукой.
Влияние географии на историю осталось совершенно незамеченным, подумал Лето. Люди чаще задумываются о влиянии истории на географию.
Кому принадлежат русла этих рек? Зеленые долины? Этот полуостров? Эта планета?
Никому из нас.
Наила снова двинулась по лестнице, взгляд ее был устремлен на ступени, которые ей предстояло преодолеть. Лето снова стал наблюдать за ней.
Во многих отношениях она самый полезный помощник из всех, кто у меня когда-либо был. Я — ее Бог. Она поклоняется мне без всяких вопросов и рассуждений. Даже когда я шутки ради подвергаю испытанию ее веру, она и воспринимает это как простое испытание. Она знает, что способна выдержать любое испытание.
Когда он послал ее в среду заговорщиков и велел подчиняться Сионе, Наила не стала задавать вопросов. Если Наила в чем-то сомневалась, даже в тех случаях, когда она была способна выразить свои сомнения словами, ее мыслей вполне хватало на восстановление веры. Или это было раньше, а теперь… Последнее послание Наилы говорило о том, что требуется личная аудиенция у Божества, чтобы восстановить внутреннюю силу Наилы.
Лето припомнил первый разговор с ней, с женщиной, которая трепетала от желания угодить.
— Даже если Сиона пошлет тебя убить меня, ты обязана подчиниться. Она ни в коем случае не должна знать, что ты служишь мне.
— Никто не может убить вас, господин.
— Но ты должна повиноваться Сионе.
— Конечно, господин, ведь это ваш приказ.
— Ты должна повиноваться ей во всем.
— Я сделаю это, господин.
Это просто еще одно испытание. Наила не обсуждает их, а воспринимает как укусы мухи. Ее Господь требует? Наила подчиняется. Я не должен допустить, чтобы эти отношения каким-то образом изменились.
В старые времена из нее получилась бы превосходная шадут, подумал Лето. Именно по этой причине он в свое время дал ей отравленный фрименский нож, один из немногих настоящих ножей, сохранившихся со времен сиетча Табр. Этот нож принадлежал когда-то одной из жен Стилгара. Теперь Наила носила его под плащом, больше в качестве талисмана, нежели в качестве оружия. Лето Дал ей нож, выполнив при этом особый ритуал, который пробудил в его памяти эмоции, которые, как он сам считал, были навсегда похоронены в ее глубинах.
— Это зуб Шаи-Хулуда.
Он протянул ей клинок своими руками, обтянутыми серебристой чешуей.
— Прими его, и ты станешь частью одновременно прошлого и будущего. Осквернишь его, и твое прошлое не даст тебе перейти в будущее.
Наила приняла нож, потом ножны.
— Рассеки палец до крови, — приказал Лето. Наила повиновалась.
— Вложи клинок в ножны. Если обнажишь его, то кровь должна пролиться.
Наила снова безмолвно повиновалась.
Глядя на приближающееся трехмерное изображение Наилы, Лето почувствовал, как его воспоминания о старинной церемонии окрашиваются в грустные тона. Старый фримен мертв, а без него весь ритуал, да и сам нож превращаются в бесполезную игрушку. Польза сохранится только до тех пор, пока жива Наила.
Я отбросил часть своего прошлого.
Очень печально, что шадут прошлого выродился в Говорящих Рыб настоящего, а древний нож используется только для того, чтобы крепче привязать слугу к хозяину. Лето знал, что многие считают Говорящих Рыб жрицами — на это он отвечал Бене Гессерит.
Он создает новую религию, — утверждал Орден.
Чушь! Я не создал религию. Я сам — религия!
Наила вошла в зал и остановилась в трех шагах от повозки. Взгляд, как и положено, опущен долу.
— Женщина, подними глаза, — произнес Лето, все еще охваченный своими воспоминаниями.
Наила повиновалась.
— Я создал священную непристойность, — сказал он. — Религия, центром которой являюсь я сам, отвратительна Мне самому.
— Да, господин.
В зеленых глазах Наилы не было намека на вопрос, не было размышлений, не было даже желания что-то ответить.
Если я пошлю ее собирать с неба звезды, она пойдет и попытается это сделать. Она думает, что я снова ее испытываю. Мне кажется, что она в конце концов может меня разозлить своей покорностью.