Все и ничто
Шрифт:
— Кристиан?
Он постарался изобразить удивление:
— Сара? Привет.
— Прости, что снова звоню. Просто… — Она заколебалась, и Кристиан понял, что самое время ему решить, как вести себя дальше. Шансы и решения крутились перед ним на манер ярко освещенной карусели. Ему не следовало брать трубку, но теперь, когда он ее уже взял, он чувствовал, что увяз, как будто у него отняли волю что-то решать. — Я не сказала того, что хотела, когда мы встречались. Вот я и подумала: не могли бы мы еще раз увидеться?
—
— Возможно, нет. Но послушай, по правде говоря, я лечусь у психотерапевта, и он считает, что это было бы для меня полезно.
— Ладно. — Пол под его ногами казался песком.
— Это не так страшно, как звучит.
Теперь пути назад уже не было. Отказаться невозможно.
— Ладно. Когда тебе удобно?
— В любое время.
— Хорошо. — Кристиан полистал ежедневник, отыскивая вечер, когда он сможет сказать Рут, что работает допоздна. Итак, все закрутилось снова. — Я могу в пятницу после работы. Около семи.
— Договорились. Как насчет «Барана»?
Это было место, где они встречались раньше.
— Прекрасно. Увидимся.
Что, если он потеряет семью, вовсе не собираясь это делать? Даже не желая этого?
Рут сидела в офисе и смотрела в окно на тень, плывущую по зданию напротив. Форма была зачаровывающей и совершенно необъяснимой. Ее офис располагался высоко, и все же что-то гибкое танцевало, как перышко, на фоне бетонного гиганта напротив. Рут не могла додуматься, что это может быть, и даже заподозрила, что жизнь, какой она ее знала, растворилась и на ее место пришел новый порядок. Она мысленно пожелала, чтобы так оно и было. Но тут в окне появился пластиковый пакет, и она сообразила, что это просто порыв ветра поднял мусор и пронес перед ней, чтобы немного сбить с толку.
Рут набрала номер своей матери. Время обеденное, в офисе почти не осталось народу, а вялый салат в плас тиковой коробке казался несъедобным. Пока в ухе раздавались гудки, она представила себе чистый и уютный дом матери в Глосестершире. Представила, как опрятная матушка, услышав звонок, идет по дорожке своего ухоженного сада, чтобы выяснить, кому это от нее снова что-то понадобилось. Рут взяла за правило никогда ничего не просить у своей матери.
— Алло. — Мать явно немного запыхалась.
— Извини, мам, это я. Я тебя выдернула из сада?
— Да, постоянно забываю взять с собой телефон. Папа вечно сердится.
— Как он?
— Хорошо. В гольф играет.
— А ты как?
— Замечательно, радость моя. Вообще тебе повезло, что ты меня застала, эта неделя была очень сумбурной. В субботу праздник.
— Господи, уже? Как время летит.
— Мы надеялись, что ты сможешь приехать. Я тебе об этом говорила, когда мы в последний раз созванивались.
— Черт, и в самом деле говорила. Прости, забыла.
Интересно, подумала Рут, когда начнется ее настоящая жизнь? Когда она станет такой же, как ее мать, будет все помнить, будет находить для всего время, что-то вязать, что-то растить, немного развлекаться?
— А ты в порядке, Рут?
Нет, хотелось ей ответить. Я превращаюсь в желе и боюсь, что скоро вообще растаю. Я совсем растерялась. Зато у меня появилась замечательная няня, которая возьмет все в свои руки, если я совсем сдам. Ты считаешь, этого достаточно? Думаешь, мои дети даже не заметят, что меня больше нет рядом? Я не уверена, что Кристиан заметит.
— В порядке, если не считать смертельную усталость.
— Ты слишком много работаешь.
— Да нет, не в этом дело.
— И у тебя завышенные требования.
Мать говорила прямо и четко, и Рут, как всегда, не понимала, что это — общие замечания или нечто полезное.
— Как и у всех.
— Нет. Более того, я думаю, секрет жизни в том, чтобы требовать как можно меньше.
Рут рассмеялась. Только ее мать может утверждать, что знает секрет жизни.
— Вообще-то я позвонила, чтобы пригласить вас на день рождения Хэла. Это будет через субботу в нашем доме. Если хотите, приезжайте с ночевкой.
— Замечательно. Тебе нужна помощь? Я могу приехать пораньше, что-нибудь испечь.
— У Эгги уже все под контролем.
— Эгги?
Рут расслышала неодобрение в голосе матери, но постаралась не обращать внимания, потому что где-то глубоко это было созвучно ее собственным ощущениям.
— Она просто удивительная, мама. Не знаю, что бы я без нее делала.
— По мне, ты вполне справлялась.
После разговоров с матерью Рут всегда чувствовала себя несколько испачканной, как будто она согрешила, и этот грех невозможно искупить, потому что она все поняла неправильно. Мать Рут обладала несокрушимой верой в собственную непогрешимость, и Рут, как это ее ни раздражало, не могла игнорировать это допущение. Неужели все дети живут в страхе, что их родители могут оказаться правыми? Рут трудно было представить, чтобы взрослую Бетти волновали такие пустяки.
Поговорив с матерью, Рут задумалась: неужели полная самоуверенность является ключом к жизни и достаточно просто вообразить, будто это так? Она иногда пыталась вести себя так же, но это ее слишком раздражало. Тон всезнайки, который она выбирала, вызывал желание залезть под диван и признаться в своем поражении. Хотя поведать о панике кому-то, кто никогда ее не испытывал, задача не из легких. Правда, когда она впала в депрессию после Бетти, мать ее не осудила, но у Рут все равно осталось впечатление, что она ее подвела, что дочка Стеллы Дуглас обязана была унаследовать ее стальную решимость.