Все изменяет тебе
Шрифт:
Я вывел Лимюэла из трактира и направил его в сторону Тодбори; он, спотыкаясь, медленно поплелся по дороге. Сам я вернулся в таверну, чтобы поговорить напоследок с Эйбелем, —
— Пенборовский
— Почему так? Чем им не нравится темнота?
— Плиммон хочет отпраздновать наступление мира и показать, как мало его трогают ничтожные следы пожарища— единственное, чем мы сумели выразить железным баронам наши чувства к ним. Собственная резиденция Плиммона получила несколько основательных пробоин, когда дружина Лонгриджа обрушилась на нее. Так что празднество перенесено в пенборовский особняк, где Плиммон за бокалом вина будет усмехаться даме своего сердца.
— Стоит полюбоваться на такое прекрасное зрелище!
— Желаю тебе счастья, арфист.
— Прощай, Эйбель.
С наступлением сумерек я выбрался по горной тропе к домику Кэтрин Брайер. Когда я вошел в него, лампа уже была зажжена. Дэви копался в углу, почти засыпая; его крупная, красивая, лишенная мыслей голова низко склонилась над какой — то работой. Миссис Брайер и Кэтрин возились перед очагом. Они обе оглянулись, когда я вошел. Дэви не обратил на меня внимания. Я увидел ясное лицо Кэтрин и такие же мысли ее — твердые и уверенные, навсегда застывшие на грани нестерпимого. Ей нечего было сказать, да и мне тоже. Без единого слова я вышел из домика и закрыл за собой дверь.
Ночь окончательно спустилась на землю, когда я стал взбираться на Артуров Венец, шагая по той самой тропинке, по которой я спускался, когда шел в Мунли. На самой вершине я оглянулся. Внизу подо мной стоял особняк Пенбори — большой, улыбчивый, оживленный огнями. Я повернулся и стал уходить от Мунли, в то же время навеки сближаясь с ним, полный острой, созревающей, невыразимой горечи, ощущая в пальцах обещание новой, величественной музыки.