Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Шрифт:
Как со звоном слетают на пол тарелки и бокалы.
И совсем невероятное: неприлично заголенный пластик стола вздымается почти отвесно, точно корма терпящего бедствие судна. Да не просто вздымается, а буквально взлетает, как пустой спичечный коробок, делает кульбит в воздухе и ножками вперед стремительно проносится где-то в опасной близости от моей глупой головы, непонятно зачем притащившей меня в это милое местечко.
В следующее мгновение край стола тупо ударяет в грудь доктора Ядова, от чего оба они, доктор
Но все перекрывает новый звук. И несмотря на абсолютную неожиданность ситуации, этот звук я узнаю сразу.
Тот, который вчера в психбольнице я сперва принял за дикий вой подопытного животного.
А потом, когда в кабинет главного врача влетел запыхавшийся санитар, понял, что принадлежит он человеку.
И сегодня смог воочию узреть, какому именно человеку.
Дама, уже без вуалетки, лежала на полу в странной позе. Сжавшись в комок, как эмбрион, с неестественно подогнутой левой рукой, со все еще зажатой в ней вилкой. Это она выла на одной высокой несмолкаемой ноте. А крупная дрожь, словно мертвая зыбь, волнами пробегала по ее телу.
В углу заворочался Ядов. У него было разбито лицо, кровь текла из длинной царапины через всю щеку. С трудом глотая воздух, он встал на колени, потер грудь и так на коленях пополз к своей спутнице. Но в тот момент, когда он уже оказался над ней, вой смолк, перейдя в глухое утробное бульканье. И сразу вслед за этим ее тело изогнулось невозможной, немыслимой для человеческого организма дугой. Затрещала ткань юбки, мелькнули сухие старческие голые ноги, и профессор снова отлетел в противоположную сторону кибитки.
На этот раз подпорки все-таки не выдержали. Одна стенка, увлекая за собой соседнюю, угрожающе накренилась и провисла. Я бросился к Ядову в естественном желании помочь ему выбраться, но он резко оттолкнул меня рукой.
– Ее, ее держи… - прокаркал он, задыхаясь.
Женщина билась на ковре в коротких, но мощных конвульсиях. Я метнулся к ней, судорожно пытаясь выдернуть из памяти меры первой помощи при эпилептическом припадке: кажется, надо держать эпилептика за язык, чтобы не проглотил. Но опустившись рядом с ней на корточки, остановился в нерешительности: зубы у нее были крепко сцеплены, а перекошенное судорогой лицо забрызгано клочьями розовой пены, пузырями вздувающейся на синих губах.
– За голову, за голову хватай! Поднимай выше, выше!
– услышал я над ухом задушенный вопль профессора и, как мог, попытался выполнить команду.
От головы, покрытой спутанными взмокшими волосами, исходил жар, она вибрировала в моих ладонях, словно готовый взорваться паровой котел.
Но и Ядов не терял времени даром. Прижав женщину к полу грудью и животом, он проворно выхватил из кармана пиджака наполненный шприц, содрал чехол с иголки и, как мне показалось, почти не глядя вонзил ее больной в бедро.
Судороги продолжались еще с полминуты, а потом все стихло. Мы с профессором медленно поднялись на трудно разгибающиеся ноги. И только тут в кибитку повалила толпа обслуживающего персонала, сгрудившаяся в испуге у самого входа.
– Идиот, - пробормотал мне Ядов, тщетно пытаясь привести в порядок одежду.
– Что вам здесь было надо?
Честно говоря, ответить на этот вопрос мне было нечего - я сам не знал. И вина за случившееся, безусловно, ложилась на меня.
– Давайте вызову «скорую», - предложил я, чтоб хоть чем-то загладить вину.
– Еще чего!
– по-прежнему тяжело дыша, рявкнул профессор.
– Лучше идите поймайте такси. Мне нужно отвезти ее домой!
– У меня тут машина!
– с готовностью сообщил я.
– Где она живет?
– К о м н е домой!
– на этот раз негромко пояснил Ядов, косясь на сгрудившихся в проеме официанток, сквозь строй которых в кибитку с деловым видом уже протискивался швейцар.
– А ну помоги, отец!
– скомандовал я ему командирским голосом.
– У женщины приступ - я за плечи, ты за ноги, кладем на скатерть и несем к машине.
Это был первый раз со времени нашего знакомства с Ядовым, когда в его взгляде, брошенном на меня, я приметил нечто вроде одобрения.
Ехали к дому молча. Ядов сидел на заднем сиденье «гольфа» и держал голову женщины на коленях. И только когда завернули к нам во двор, он перегнулся ко мне и сухо спросил:
– Что вы хотели рассказать про Нинель?
– Лучше бы потом, - сказал я.
– Давайте хоть закончим с… с этим.
Но он был настойчив.
– Сейчас.
– Она погибла, - выдавил я из себя.
Мы притормозили у ядовского подъезда. С заднего сиденья не доносилось ни звука. Взглянув в зеркало, я увидел, что доктор сидит, откинувшись и плотно прикрыв глаза.
– Это точно?
– услышал я наконец.
– Точнее не бывает, - пробормотал я.
– Она упала с балкона.
На этот раз Ядову понадобилась еще большая пауза.
– Что значит «упала»?
– спросил он отрывисто. — Сама?
– Боюсь, что нет, - вздохнул я.
– Меня при этом не было, но есть основания полагать, что не сама…
Для человека, который еще вчера нежно называл Нинель «бедной девочкой», Ядов проявил маловато эмоций. Он произнес только одно слово:
– Плохо.
И больше ничего.
На выходе профессор продемонстрировал крепость мускулатуры. Укутанную в скатерть женщину Ядов понес на руках - я только открывал перед ним двери. На лифте, после попытки войти туда вместе со своей ношей, не потревожив больную, он ехать отказался. Мягко ступая, почти на цыпочках, поднялся с ней к себе на третий этаж.