Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
Прохожий заметался из стороны в сторону, плеская ногами прозрачную воду. Испугано суетясь, он стал поднимать со дна моря все подряд. Каждый раз доставая очередной камень, он с надеждой смотрел на Аню, спрашивая жестом головы — это, или нет?
— Да нет же, урод! — все кричала она ему. — Вот блин, а, — смотрела она на истекающие кровью руки. — Больно то как, — и зашипела от обжигающей боли в кистях. Ане тяжело было сидеть на месте, но вставать она не хотела, а потому стала качаться их стороны в строну, все наблюдая, как ее кровью окрашивается золотистый песок. Она бросала гневные взгляды на незнакомца, который только камни и находил.
— Нет
Становилось нестерпимо больно в руках. Она, сидя и качаясь из стороны в сторону, все шипела и хваталась то за одну рану, то за другую, но кровь стекала между пальцами. Страха никакого — только обида, что ее сейчас заберут непонятно куда, в третий раз затолкают против желания на очередное дно многоуровневой банки, а она так и не найдет то, что потеряла — что-то очень-очень важное.
— Да пошли вы все в жопу! — вскочила она с места, уже не вынося боль, и сама пошла в море. — И ты иди на хер, придурок, — сказала она, проходя мимо незнакомца. — Что там, что здесь — одни идиоты безмозглые, — продолжала она ворчат, уходя дальше в море — по пояс, потом по грудь.
— Уроды, — несколько раз сказала она, уходя в море.
— Надо же было додуматься до этого! — все злилась она. — Ха! Многоуровневая банка! Как остроумно, — гримасничала она.
Наконец Аню накрыло волной, и огненные ее волосы, резвящиеся при свете теплого солнца, больше не появлялись на поверхности игриво-нежного, убаюкивающего синего моря.
2
Тем дождливым и холодными воскресеньем августа, как только Аня убежала из больницы, Татьяна Алексеевна направилась на квартиру Воскресенских, почти уверенная, что девочка побежит домой. Но на всякий случай она позвонила в участок, настаивая чтобы полицейские прибыли к недострою и обязательно заглянули туда, где «больше года назад повесился один подросток». Лена еще в тот день рассказала, что Аня полезла в ту самую петлю, которую забыли развязать после Наумова.
— И пусть наконец снимут ее! — потребовала Татьяна Алексеевна.
В подъезд дома на Ветхой Краснова попала при помощи ключа, переданного Дарьей Николаевной перед смертью, чтобы привезти Ане теплые вещи, но а дверь, как она и думала, оказалась открыта — значит Аня здесь. Но девочки не было дома — в квартире присутствовал лишь спертый, протухший воздух, пол комнаты был залит водой, а в раковине куча обрезанных черных волос. Татьяна Алексеевна сразу поняла, что Аня заходила сюда — похоже, даже спала. На кровати была разбросана скомканная сменная одежда, лежали рваные в больших пальцах ног тапочки, в которых она ходила по клинике, в углу валяется какая-та тетрадка.
Татьяну Алексеевну начинало трясти, а в мыслях стали мелькать самые пугающие образы. Она не знала куда податься — где искать Аню. Еще раз позвонив в полицию, ее удостоверили, что патрульную машину выслали на место, и даже более — полицейские якобы в этот самый момент снимают с потолка веревку, о которой «в прошлый раз случайно забыли». Пока диспетчер вялым и отчужденным голосом успокаивала Татьяну Алексеевну, что полицейские не допустят очередного подросткового самоубийства на заброшенной стройке, она увидела на кровати Ани смятый пакетик от сахара, на котором были знакомые слова. Краснова сразу вспомнила, на какой улице видела такую же надпись.
***
Вбежавшая вся мокрая от дождя Татьяна Алексеевна, и узнав от Николая, что Аня в туалете, быстро забежала за стойку и чуть не сбила его с ног, заворачивая в подсобку. Прильнув к двери уборной, она принялась тревожно стучат.
— Аня, это я. Открой! Открой пожалуйста! Аня, дорогая. — За дверью молчание. — И давно она там? — обернулась к Николаю.
— Ну… прилично.
— Она же может убить себя! — накричала на него Татьяна Алексеевна. — Быстро выламывайте дверь! Как хотите, но достаньте мне ее оттуда! Живой! — добавила она. — Аня! Анечка! Как ты там, милая!? — еще несколько раз простучала по двери Краснова, прильнув к ней всем телом и прислушиваясь в надежде услышит хотя-бы шорох.
Пока Николай бил по двери плечом, Татьяна Алексеевна вызвала скорую, а как бросила трубку, так сломанная в замке дверь влетела внутрь уборной, звучно ударившись ручкой о стену.
— Мертва, — отпрянул назад Николай.
Татьяна Алексеевна, подбежав, посторонила его в сторону, что он, зацепившись своей ногой о другую, чуть не упал, и только благодаря стене удержался стоя.
Сердце замерло. Чувства ушли в пятки. Без сознания, мертво-бледная Аня повалившаяся боком на пол, вся испачканная, лежала в луже собственной же крови. Глаза ее были закрыты, а рот приоткрыт как для последнего вдоха. Из открытых ран на запястьях если и шла кровь, то вытекали последние уже ее капли.
«Потеряла… Потеряла!» — чуть не до обморока обожгла мысль. Она никогда не забудет ужасное зрелище — вид мертвой Ани; вид мертвого ребенка на полу в луже собственной крови.
Как душа отпрянула от лица побелевшей Красновой и тем выдавила колкие слезы. В отчаянном стоне выдохнув, Татьяна Алексеевна уже не могла вдохнуть. Всю несдержанно затрясло как никогда жизни; в судорогах сжало, перевернуло, обдало холодным жаром. Ощущение, будто только что убили ее саму. Ноги ослабели, задрожали, стали подкашиваться, и падая она успела сделать два шага вперед, упав коленями в остывшую лужу крови. Тут же нависнув над телом Ани, она нежно подхватила ее головку обеими ладонями, и в стоне невыразимого кошмара поцеловала в лоб около виска.
— Никогда… Никогда не прощу себе… — прижалась она лицом к холодной щеке девочки. — Анечка…
Женщину разрывало на части. Она только и могла чуть ли не лежать вместе с Аней в крови, целовать ее лоб и в ужасе трястись от случившегося горя — плакать над умершей, не убереженной девочкой.
— Простите меня… — в беспамятстве, слабым голоском сорвалось из чуть приоткрытых бледных губ Ани.
***
Татьяна Алексеевна на собственных руках вынесла почти мертвую Аню с кое-как перевязанными запястьями к подоспевшей карете скорой помощи. Всю дорогу держала она девочку за руку, пульс которой все слабее прощупывался, что вызывала все большую тревогу граничащую с паникой.
— Не выживет. Слишком много потеряла, — неаккуратно, холодно, без единого сопереживания заметил старый фельдшер.
— Делайте свою работу! — гневно сверкнула мокрыми глазами Татьяна Алексеевна. — Ваша работа — всеми средствами сохранить ей жизнь!
Только в коридоре больницы Татьяне Алексеевне пришлось оставить увозимую на каталке Аню. Время ожидания было нестерпимо тяжелым и долгим. Краснова как села на стул около стены коридора, так, замерев, и не шелохнулась. Лишь слезы порой скатывались по белому ее лицу, да будто на время забывая дышать, она набирала в грудь воздуха, тут же выпуская обратно. Сколько так просидела Татьяна Алексеевна, никто сказать не мог, но предстояло ей находиться в больнице не мало, потому как спустя время ей сообщили, что большая кровопотеря привела к коматозному состоянию девочки.