Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
После этой новости Татьяна Алексеевна прибывала в больнице больше, чем у себя дома.
3
Аня вышла из комы через четыре дня после дождливого воскресенья августа, когда потеряла так много крови. Она была очень смущена, когда вскоре — менее, чем через час — в дверях палаты увидела быстро подоспевшую Татьяну Алексеевну, все эти дни почти не спавшую.
Уже было известно, что Аня обязательно придет в себя и жизни ее ничего не угрожает. Немного успокоившись, Татьяна Алексеевна с заботой принялась подготавливать для девочки ее будущее, а для этого первым
Первое время Ане пришлось пожить дома у Татьяны. Все это время она была заметно грустная, а бледность с лица так и не сходила, все напоминая о том злополучном дне. Ходила Аня задумчивая и немного печальная. Она уже успела побывать на могилах матери и подруги, и казалось, морально готова ехать в дом для осиротевших детей. Весь ее грустный вид Татьяна Алексеевна принимала с болью, но ничего поделать не могла. Ане предстояло пережить случившееся, и Краснова делала все от себя возможное, чтобы переживания эти миновали девочку как можно мягче и быстрее.
Казалось, Аня сильно изменилась. Возможно, это печаль с тоской заглушали в ней свойственную ее натуре раздражительность и некоторую озлобленность. В те дни ее можно было назвать даже покладистой и участливой. Аня с удовольствием принималась за все возможные дела, особенно в уборке квартиры или в приготовлении ужина вместе с Татьяной Алексеевной, на чем та не настаивала. Но а вечера Ане особенно казались интересными, потому как обе погружались в тему разговора, чаще всего после просмотренного фильма. Если беседа не заходила сама собой, Аня провоцировала разговор, в большинстве своем назвав главного персонажа кино идиотом или дурой. Все это здорово отвлекало Аню и как бы отворачивало время назад, оставляя где-то далеко день, когда ей придется поехать в дом брошенных детей.
Но день отъезда в один конец неумолимо приближался. Вещи уже были собраны. Большинство из них новенькие, прикупленные Татьяной Алексеевной, чтобы Аня не чувствовала никакой нужды. Так что на этот раз Аня поедет как маленькая богачка со всем, что ей необходимо и даже больше того. У нее всегда будут карманные деньги, правда, в разумном количестве.
Был последний вечер, когда Ане следовало оставаться в доме Красновой — утром уезжать. Аня никак не могла себе представить, что здесь — на этой квартире, ее больше не будет, а ужин этот — выходит — прощальный. Все уже стало привычным. За такой короткий промежуток времени — и уже привычное.
— Я больше тебе не нужна? — наконец не выдержала Аня. Все эти дни ее непрестанно снедало жуткое, до того неведомое ею чувство оставленности, которое она на удивление стойко выдерживала, не прихватив с собой в ванную нож с кухни. Очень тянуло резать себе руки — до того, что иногда приходилось до боли сживать кулаки с зажигалкой между пальцами. С каждым днем она все больше горевала, что очнулась от комы; что опять не удалось умереть — избавить себя от груза одиночества. Аня не планировала, но уже знала,
— Почему ты так говоришь? — отложила вилку в сторону. — Разве я тебе хоть раз давала повод так думать? — Татьяне Алексеевне хотелось строго отчитать Аню за такие мысли, что отражалось в ее тоне.
— Но ведь я завтра еду в детский дом. — От одной этой мысли страшно. Хотелось заплакать. Татьяна Алексеевна не знала, что в комнате, которая временно стала спальней Ани, девочка каждую ночь перед сном долго плачет. Она не только маму с Леной оплакивает, но и себя, потому что страшно и очень одиноко, и умирать как и тогда очень не хочется. Но Аня знает, что больше не выдержит, но молчит.
— Верно, — согласилась Татьяна Алексеевна. Не отрывая глаз, она продолжая смотреть на Аню. — Ты знаешь, я тебе подобрала очень хорошее место. Самое лучше в округе.
— Хорошо, — грустно сказала Аня, ухватилась за вилку и склонила голову над тарелкой. Она тыкала вилкой в посуду, зная, что ни один кусочек еды уже не пролезет через сжатое горло. Вся левая рука исполосана шрамами, а на запястьях по две вздутой красной полосе. Все еще видны отметины от швов.
Аня отпустила вилку, и та звонко ударила о тарелку. Руки спрятались под столом и сжались между колен. В прорывающемся через горло плаче, из носа порывисто выдавливались краткие горестные выдохи. Аня сжала глаза, но сдерживать себя не могла.
— Что с тобой, Аня?
— Зачем ты меня тогда спасла? — сквозь слезы выдавила из себя Аня. — Зачем ты это сделала… если я все равно… все равно никому не нужна-а?
— Ты же знаешь, Анюта. Это не так… — смягчила лицо, поддавшись немного вперед.
— Если не так, то почему?.. Почему ты не удочеришь меня как… как хотела… тогда? Почему? — Не поднимала она голову. Слезы капали с носа прямо на тарелку. — Я знаю, у тебя будут дети…
— Анечка, милая… — пыталось вставить Татьяна Алексеевна.
— Но почему мне нельзя остаться с тобой, пока ты еще одна? Таня! — приподняла Аня красные глаза. — Таня! Честно, обещаю… Как только у тебя появятся дети, я уйду. Честно, уйду. Обещаю… Но оставь меня… Ведь так страшно…
Вскочившая с места Татьяна Алексеевна упала рядом с Аней на колени и обняв несчастную, прижала ее к себе, и гладя по волосам и спине, успокаивала.
— Никуда мы, Аня, завтра не поедем. Теперь никуда. Ты будешь со мной столько, сколько захочешь, милая моя. Несчастная… — и сама, не выдержав, не могла не проронить слезу, разделив огромное горе Ани. Теперь это горе они будут делить вместе — вдвоем, — чтобы легче было все это вынести.
4
С окна квартиры пятого этажа дома номер пять улицы Речная в теплые солнечные дни не редко можно разглядеть, как неподалеку у лесной полосы среди зеленой травы и созревших одуванчиков бегают друг за другом играючи большая черная собака с заостренными вздыбленными ушами и девочка с красивыми длинными огненно-рыжими волосами — подобных ни у кого в городе больше нет.
— Астра! Астра! — порой доносится оттуда ее счастливый голос. И бежит Астра за Аней, а потом Аня бежит за Астрой — друг друга догоняют, радуясь жизни веселятся.