Все люди смертны
Шрифт:
— Что здесь происходит?
Я раздвинул толпу. Какой-то мужчина, явно иноземный торговец, лежал на земле с закрытыми глазами.
— Так чего же вы ждете? Отвезите его в больницу, — нетерпеливо бросил я.
Люди молча смотрели на меня, никто не двинулся с места.
— Чего вы ждете? Увезите его, — распорядился я.
— Мы боимся, — ответил какой-то мужчина. Он вытянул руку, преграждая мне дорогу. — Не приближайтесь.
Отстранив его, я опустился на колени перед недвижным телом. Я взял иноземца за запястье, сдвинул широкую манжету. Рука была усеяна черными пятнами.
—
— Ах, уже! — сказал я. — Танкред здесь? — спросил я, отирая лоб.
— Нет, — глухо произнес Руджеро.
— А кто есть?
— Никого, — ответил Руджеро. — Мне пришлось нанять четверых людей и к тому же пообещать им целое состояние.
— Никого, — с горечью повторил я, оглядываясь вокруг.
Свечи догорали, в спальню проникал серый дневной свет. Прежде я бы сказал: «Катерина, никто не явился», а она бы ответила: «Они боятся». Или, может, сказала бы, зардевшись: «Они слишком трусливы». Я не мог ответить за нее. Я протянул руку и дотронулся до деревянного гроба.
— Здесь только два священника, — сказал Руджеро. — И они говорят, что до собора слишком далеко идти. Они отслужат заупокойную мессу в капелле.
— Пускай, — сказал я.
Я уронил руку. В спальню тяжелым шагом вошли четверо — дюжие краснорожие крестьяне; не глядя на меня, они проследовали к гробу и рывком взвалили его на плечи. Им было ненавистно хрупкое мертвое тело, лежавшее внутри; бледный труп, испещренный черными пятнами; им был ненавистен и я; с приходом чумы прошел слух, будто своей молодостью я обязан сговору с дьяволом.
Оба священника стояли у алтаря; слуги и несколько стражников жались по стенам. Пришедшие опустили гроб посреди пустого нефа, и священники принялись скороговоркой бормотать молитвы. Один из них размашисто осенил воздух крестом, и они торопливо проследовали к выходу. Следом носильщики понесли гроб; за мной шли Руджеро и несколько стражников. Занимался день, воздух был теплым, прозрачным. Люди в домах, проснувшись, принимались с ужасом разглядывать руки с проступившими черными пятнами. Тех, кто скончался ночью, вынесли наружу, и вдоль улицы теперь повсюду лежали свежие трупы, а над городом теперь витал настолько тяжелый запах, что мне казалось странным, что небо не потемнело.
— Монсеньор, — промолвил Руджеро.
В открытой двери показались двое мужчин, которые несли на доске покойника; они пристроились вслед за охраной, чтобы воспользоваться молитвами, которые бормотали священники.
— Оставь их!.. — сказал я.
В конце улицы тащился мул, груженный скарбом. За ним брели муж с женой, они покидали город. В первые дни сбежали многие, но чума шла за ними по пятам; она двигалась скорее, чем они; она настигала их на равнине и в горах; уйти было невозможно. А эти все же решили пуститься в путь. Проходя мимо меня, женщина плюнула. Чуть дальше юнцы и женщины с растрепанными волосами, пошатываясь и распевая песни, спускались по улице; они провели ночь, устроив танцы в одном из заброшенных дворцов; завидев нас, они со смехом выкрикнули:
— Дьявольское отродье!
Руджеро рванулся к ним, но я удержал его:
— Брось, не стоит…
Я смотрел на массивные затылки носильщиков, на мощные руки, поддерживающие гроб.
Мы прибыли на кладбище. За гробом Катерины стояло еще четыре гроба. Со всех улиц похоронные процессии поднимались в этот священный предел; повозка, накрытая покрывалом, въехала в ворота кладбища и остановилась возле ямы, куда сваливали трупы. В проходах, заросших сорной травой, толпились священники и могильщики; доносился стук лопат и заступов; вся жизнь Кармоны стекалась сюда, к этому приюту смерти. Могилу для Катерины вырыли у подножия кипарисов. Носильщики опустили гроб в яму и бросили на крышку несколько пригоршней земли. Священник осенил ее крестом и направился к другой могиле.
Я поднял голову, ноздри втянули кладбищенский запах. Прижав ладонь ко рту, я зашагал к выходу. Повозка медленно двигалась по улице, а люди сваливали в нее мертвые тела, лежавшие возле стен домов. Я остановился. К чему возвращаться во дворец? Там не было никого. Но где же Катерина? Под кипарисами лежала старуха со злым лицом, а в небесах парила безликая душа, глухая и немая, как Бог.
— Пойдемте, монсеньор, — сказал Руджеро.
Я пошел за ним. Перед дворцом, взгромоздившись на прилавок, брошенный торговцами, молился монах с почерневшим лицом, колыхались широкие рукава его сутаны. Когда началась чума, он вернулся в город, а я не посмел отдать приказ о его задержании. Народ набожно внимал ему. У меня же оставалось слишком мало солдат, чтобы воспрепятствовать святотатству. Завидев меня, он пронзительно крикнул:
— Граф Фоска! Теперь ты понял?!
Я не ответил.
— Ты возвел новые дома для жителей Кармоны, а все горожане полегли в землю, ты одел их в прекрасные ткани, а они лежат нагими в саванах; ты дал им пропитание, а они стали пищей червей. Стада без пастухов топчут на равнине никому не нужный урожай. Ты победил голод. Но Господь наслал чуму, и чума одержала верх над тобой.
— Это доказывает только то, что нужно научиться побеждать и чуму! — гневно бросил я.
Я отворил двери дворца и в удивлении остановился. Застывший возле окна Танкред, похоже, поджидал меня. Я подошел к нему.
— Есть ли кто трусливее, чем ты? — сказал я. — Сын, не осмелившийся проводить мать в последний путь!
— Я докажу свою храбрость иначе, — надменно ответил он и преградил мне путь. — Подождите.
— Что тебе надо от меня?
— Пока была жива мать, я терпел. Но теперь хватит. — Он с угрожающим видом посмотрел на меня. — Вы пробыли у власти отпущенный вам срок. Теперь мой черед.
— Нет, — ответил я. — Твой черед никогда не придет.
— Теперь мой черед! — вспылил он.
Выхватив меч, он вонзил его мне в грудь. Из соседней комнаты высыпала дюжина его сообщников с криками «Смерть тирану!». Руджеро, заслонивший меня, упал. Я нанес удар, и Танкред рухнул. Я ощутил острую боль между лопатками и, обернувшись, парировал удар. При виде поверженного наземь Танкреда несколько заговорщиков обратились в бегство, а вскоре подоспели вооруженные стражники. Трое нападавших были убиты, прочих после короткой стычки удалось скрутить.