Все люди - враги

Олдингтон Ричард

В наши дни капитал - неверная штука. К тому же жизнь без цели не приносит никакого удовлетворения.

"Какая скука эти разговоры, - подумал Тони, - и как опустошает человека слишком очевидный здравый смысл".

– Ты читал "Одиссею"?
– спросил он.

– Разумеется. Но я никогда не был силен в греческом, дорогой мой. Я всегда отдавал предпочтение науке. Но все-таки я его еще не совсем забыл.

"Deur' ag'ion' poluain' Odysseu mega kudos Achaion" ["К нам, Одиссей богоравный, великая слава агеян" (греч.) (Пер. В. А. Жуковского.)].

– Да, - вяло сказал Тони, - вот

именно. А ты помнишь, что царская дочь отправилась к морю стирать белье, а царские сыновья распрягли мулов и выносили корзины. А Одиссей хвалился тем, что может скосить столько же пшеницы, сколько всякий другой. Вот об этом-то я и думаю.

– Я не понимаю тебя, - сказал Генри Кларендон, глядя на сына во все глаза, как будто сообразив наконец, что, может быть, и впрямь с ним творится чтото неладное.

– Я только хотел сказать, что Гомер считал идеалом жизни простые насущные вещи, - как-то неубедительно пытался объяснить Тони.

– Ты слишком увлекаешься прошлым, - последовал ответ.
– Нельзя вернуться к изжитым формам Жизни. Тенденция современности - добиться при помощи науки разделения и, по возможности, уничтожения ручного труда. Зачем косить пшеницу косой, когда машина сделает это гораздо дешевле и ничуть не хуже.

– Затем только, что это может доставить больше удовольствия, - в этом вся разница между настоящей жизнью и так называемым бизнесом.

Генри Кларендон презрительно рассмеялся:

– Хотел бы я посмотреть, как ты скосишь своими руками участок хотя бы в пять акров. Мне редко приходилось видеть человека, менее- приспособленного к физическому труду!

– Совершенно верно, - сказал Тони, - но мне просто интересно разобраться во всем этом самому; И почему бы мне не восхищаться физической работой?

– Ты должен как-то жить. И нельзя же отмахиваться от реальностей.

– А действительно ли это реальности? И почему бы мне не сделать попытки отмахнуться от того, что для меня та же смерть?

Тони досадовал на себя за то, что проговорился о своем намерении бросить службу, и за то, что так неубедительно, несвязно пытался выразить свои мысли. Его охватило чувство горечи и собственной никчемности. На самом деле, какого черта ему нужно?

– В конце концов, - услышал он голос отца, - что такое человеческая жизнь? Это встать в восемь, позавтракать, уйти на работу, вернуться вечером домой усталым и удовлетворенным и вкусить несколько часов спокойного отдыха, - тем более приятного, если у человека есть жена, с которой он может разделить его.

– Боже милостивый!
– с негодованием воскликнул Тони.
– Да если бы я хоть минуту думал, что жизнь заключается только в этом, я бы, не сходя с места, перерезал себе горло, здесь, на этом самом ковре.

К счастью, доложили, что обед подай, и на этом разговор прервался. Но Генри Кларендон вообразил почему-то, что он может как-то помочь Тони, посвятив его в некоторые чудеса науки. За обедом Тони чуть не стошнило от его рассказов о том, как куриное сердце может жить и даже расти из года в год в соответствующем растворе и как у лягушек после того, как им вынут мозги, все же не прекращаются некоторые функйии. Эти наблюдения, пояснил Кларендон, чрезвычайно важны, так как доказывают,

что такой вещи, как душа, не существует. Тони не пытался возражать, но ему казалось, что эти рассуждения и эта логика отныне достойны быть причислены к чудесам науки.

Резкий телефонный звонок в соседней комнате прервал эти интересные откровения. То"и так поспешно бросился к аппарату, что не повернул выключателя - и сел в темноте у отцовского письменного стола, приложив трубку к уху. Луч света из окна противоположного дома падал на стол, и Тони бросился в глаза листок бумаги, исписанный мелким четким почерком отца... "Новая эпоха научного прогресса существенно увеличит сумму человеческого счастья", - мелькнуло у него перед глазами. Слышимость по телефону была очень плохая. Тони пришлось раз десять повторить свое имя, а в ответ на его просьбу позвать к телефону Скропа незнакомый голос из Нью-Корта не переставая твердил: "Что? Не слышу". Затем несколько невнятных слов, которых он не мог разобрать, заставили Тони, в свою очередь, повторить несколько раз: "Что? Не слышу!" И тут он вдруг понял, что ему говорят: "Мистер Скроп умер... два дня назад". На мгновение Тони остолбенел и не мог выговорить ни слова, а еле слышный голос повторял?

"Мистер Скроп умер. Вы меня слышите?"

– Простите, - с трудом выговорил Тони.
– Я не знал.

– Что?
– переспросил голос.
– Что вы хотите...

кто говорит... лорд...?

– Нет, благодарю. Простите за беспокойство.

И так как голос все еще продолжал говорить чтото о похоронах, Тони тихонько положил трубку и прервал разговор. Несколько минут он сидел неподвижно, глядя на луч света. Итак, судьба ответила ему ударом в лоб. Ушел навеки добрый друг, а с ним и возможность получить паспорт и визу на въезд в Австрию. Теперь снова ждать. Мирный договор до сих пор не подписан, и демобилизованных могут в любую минуту снова призвать. Будь у него какое-нибудь дело, требующее его присутствия в Австрии.., а так Кэти теперь еще дальше от него, чем когда-либо. Его отчаяние сменилось злобой, и он в сотый раз проклял бессмысленную алчность мира, в котором уважают только собственность и собственников.

Тони вернулся в столовую, заслонив глаза от ослепившего его после темноты света и в дверях остановился как вкопанный. В кресле у камина сидела Маргарит. У нее был такой вид, как будто она расположилась надолго и чувствует себя уютно, словно заблудившаяся кошка, которая считает своим тот дом, где ей дали блюдце молока; это не понравилось Тони.

– Иди заканчивай свой обед, Тони, - сказал Генри Кларендон.
– Я велел подать Маргарит кофе. Ну, как Скрой?

– Умер, - отрезал Тони, садясь и отталкивая тарелку.

Он взял дрожащей рукой графин с бренди, налил доверху бокал и залпом выпил. Отец и Маргарит наблюдали за ним с явным неодобрением.

– Умер!
– воскликнул Генри Кларендон.
– Да, впрочем, он ведь был уже очень стар. Странно, как я не заметил сообщения в "Таймсе". Надо посмотреть.

"Высчитывает в уме разницу между возрастом Скропа и своим" - подумал Тони. Как жалка человеческая жизнь! Он закурил папиросу. Как только Генри Кларендон вышел, Маргарит сказала:

– Тони!