Все мои мужчины
Шрифт:
Остановиться бы надо было, а не смогла.
— Может, и любит.
— А проверим давай! — Катька словно с ума сошла.
Лиза даже испугалась.
А я удивилась:
— Ты сериалов мексиканских насмотрелась?
Катька отставила в сторону бутылку с недопитым коньяком:
— А что? Сомневаешься? Давай так договоримся — если он тебе в ближайшие семь дней в любви объяснится, я тогда шляпу перед тобой сниму и даже съем ее, если захочешь.
Я, стараясь сохранить спокойствие, пальцем
— Ненормальная! Как ты себе это представляешь? В твоем присутствии, что ли, мы о любви должны говорить? Может, еще жену его позовешь, чтобы уж все заинтересованные стороны присутствовали.
У Катьки ответ был уже готов:
— А я в сторонке постою — он и знать не будет, что я рядом. Пусть, слов его не услышу, ладно. Зато если он тебя в губы поцелует — считай выиграла.
— Что выиграла? — почти с жалостью спросила я.
— Спор выиграла. И его самого, наверно, тоже.
Лиза подавала мне какие-то странные знаки. Но я уже не думала о Лизе. Ни о чём не думала, только о нём — о Вадиме. И в горле пересохло, и голос сорвался, задрожал, когда сказала:
— Глупости! Я столько лет его не видела. Как я его найду?
У Катьки еще была возможность опомниться, отступить, но она ринулась вперед без раздумий:
— А я подскажу! Он работает на мебельной фабрике. Работу заканчивает в восемнадцать пятнадцать. Понимаешь?
Всё это было похоже на сон или на странный фильм с фантастическим сюжетом. Мы совершенно серьезно договорились о том, что я (будто бы случайно) встречу его у проходной и назначу свидание на набережной в субботу в полдень. Катька пообещала еще, что о нашем споре не обмолвится ему ни словом. На том и разошлись.
— Алина, что происходит? — негодовала Лиза. — Мне кажется, вы обе сошли с ума.
— Наверно, — не стала спорить я.
— Зачем тебе это? — допытывалась Лиза.
А я и сама не знала — может, его увидеть хотела или от Катькиных слов завелась.
— Алина, она же расскажет ему всё непременно, — Лиза совсем не знала Катьку, но характер ее угадала точно.
Я почти не сомневалась в этом, но вслух сказала:
— Нет, не должна — она же слово дала.
Лиза покачала головой с видом многоопытного психолога:
— Какая ты всё-таки наивная, Алина!
Я встретила его в тот же вечер у проходной мебельной фабрики в восемнадцать пятнадцать. И сердце дрогнуло — он изменился, даже чуть постарел, но был таким же нужным и родным. И мне самой показалось невероятным, что я так долго могла без него обходиться.
— Привет! — сказала я и покраснела.
— Привет!
Он не обрадовался даже — вот, что с тревогой заметила я. А удивился ли — трудно было сказать. Во всяком случае, удивление изобразил.
«Рассказала!» — больше я в этом не сомневалась.
Мы поболтали о какой-то ерунде, которая ни мне, ни ему не была интересна.
— Ты замужем? — спросил он.
Я смутилась, покраснела, словно признавалась в чём-то постыдном:
— Нет.
Он тактично не стал развивать эту тему.
— Ты извини, я должен сына забрать из детского сада.
Как водой холодной облил. И смотрел пытливо, пристально. Словно надеялся еще, что я не осмелюсь ринуться в бой.
— Может, встретимся как-нибудь? — с моей стороны это была почти наглость. Куда там Татьяне Лариной до меня?
Он пожал плечами:
— Почему бы нет?
— В субботу, в полдень, на набережной у яхт-клуба.
Взгляд его потух, он отвернулся даже, чтобы не выдать разочарования.
«Сказала», — с тоской подумала я о Рудаловой. Нет, обиды не было, была только злость на саму себя — за то, что разрушила всё, что было светлого и теплого в моей школьной жизни.
— В полдень, — покорно кивнул он и пошел прочь.
И я тоже пошла. А что оставалось делать?
Так и просуществовала до субботы — слушая упреки Лизы («Я же тебе говорила, Алина»), ругая себя и уже почти ненавидя Вадима.
А в субботу он пришел на свидание такой грустный, задумчивый, что я тут же простила его за легковерность. В нём не было уже недавнего показного равнодушия, а вот нежность какая-то была — словно он тоже пожалел и простил меня — как прощают ребенка, который поступил дурно, и на которого сердились, но которого невозможно было не простить.
— Здравствуй! — сказал он и через силу улыбнулся.
— Здравствуй! — тихим эхом откликнулась я, потом вдруг отступила на шаг назад и, отводя взгляд, шепотом сказала: — Ты прости меня, пожалуйста.
Он вздрогнул.
— Я очень плохо поступила, — я остановилась на секунду. — Я поспорила на тебя. Не сердись, если сможешь. Всё получилось так глупо. Слово за слово — вот и сорвалось с языка. Подожди, я сейчас всё расскажу — только не перебивай.
Взгляд его потеплел, и я мысленно поздравила себя с грамотным ходом.
— Понимаешь, мне так хотелось тебя увидеть, что было уже всё равно — как и где. Ты сердишься, да?
Он не уточнил, на что они спорили — конечно, знал сам. Спросил только:
— С кем ты поспорила, Алина?
Это он тоже знал, но спросил.
Я покачала головой:
— Это неважно. Тот человек тут совершенно не при чём. Если хочешь ругать кого-то, ругай меня.
Да, вот так. Я — само благородство.
Я стояла, опустив голову, не глядя ему в глаза. Он сам подошел, взял мои руки в свои ладони, притянул меня к себе.