Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми
Шрифт:
В книге «Фальшивая подлинность» Эндрю Поттер утверждает, что современная эпоха превратила демонстративное потребление в демонстративную аутентичность. Со времени окончания Второй мировой войны и до появления MTV в мире выделялись контркультура и мейнстрим, и, согласно Поттеру, ни политика, ни идеология тут ни при чем. Виной всему запаздывание информации. Пока старые культурные тенденции достигали периферии, в городах уже успевали сформироваться молодежные группы с новой идеологией. Благодаря современным технологиям тенденции и импульсы распространяются мгновенно, одновременно становясь частью общего информационного потока, а образ проповедующего аутентичность бунтаря постепенно стирается. Однако погоня за статусом — явление неискоренимое, и Поттер утверждает, что сейчас появилась новая мода — «намекать, что, несмотря на то, что у тебя есть работа и семья, а твой дом — полная чаша, морально ты к этому не привязан». Поэтому «главное в жизни — это не покупать вещи, а быть самим собой и научиться выстраивать жизнь на основании собственных уникальных потребностей. Вы уже начали заказывать экологически чистые
Милый диагноз, ничего не скажешь. Но в нем кроется парадокс: Поттер поступает совсем как панки, хипстеры, фрики и приверженцы аутентичности, которых он сам критикует. Он повышает собственный статус за счет того, что развенчивает других, кто, по его мнению, притворяется аутентичным или, что еще хуже, действительно таковым себя считает. Подобно художнику Ларсу Рамбергу, он идет по пути разоблачений, однако объектом разоблачений делает не себя, а других.
Такие ученые, как Торстейн Веблен и Пол Фассел, наверняка охарактеризовали бы вкус как нечто среднее между детектором лжи и пригласительным билетом. Предметы и стиль каждого человека свидетельствуют о его принадлежности к той группе, представителем которой он пытается казаться. Если применять это объяснение по отношению к классовому обществу, складывается впечатление, будто процесс направлен исключительно на то, чтобы отсеять выскочек, карабкающихся вверх по социальной лестнице. Однако подобный способ отсеивать сомнительных новичков существует в любой группе, будь то рабочие, футбольные фанаты или любители комиксов. Входным билетом в определенное общество может служить все что угодно, от татуировки до религиозных ритуалов. Главное — усложнить задачу обманщикам.
Хотя подобные коды имеются у каждой группы, не все группы кажутся одинаково привлекательными. Поэтому желание попасть в престижную или непрестижную группу будет толковаться по-разному. Классический пример — новоявленные богачи, объект насмешек как со стороны представителей культурной элиты, так и со стороны аристократов. Несмотря на появившиеся деньги, коды они так и не разгадали. А вот политиков, которые стараются быть ближе к народу, обвиняют в лицемерии. Разница существенная: те, кто обвиняет политиков в обмане, вряд ли предполагают, что они действительно хотят стать представителями низших классов. Нувориши же, напротив, становятся объектом насмешки из-за своего неприкрытого желания стать частью элиты. Другое различие заключается в том, что механизмы, мешающие непосвященным проникнуть в высшее общество, часто воспринимаются как намеренно продуманные стратегии. Члены некоторых аристократических клубов, как и участники многих преступных группировок, особым образом пожимают друг другу руку при встрече, но, несмотря на всю схожесть, почему-то жест аристократов раздражает нас сильнее, чем бандитское рукопожатие.
В 2011 году, проанализировав язык рекламы, продвигающей картофельные чипсы, ученые Джошуа Фридман и Дэн Журафски обнаружили определенную закономерность. На аутентичность претендуют и дорогие, и дешевые чипсы, но претензия эта выражается по-разному. На упаковках чипсов для «рабочего класса» подчеркивается традиционность их рецептов и их связь с семейными традициями. На упаковках дорогих чипсов ставка делается на натуральность: производитель непременно сообщает, что в чипсах не содержится химических добавок. Такие продукты привлекают внимание покупателей именно благодаря не содержащимся в них ингредиентам. На упаковках часто встречаются слова «Не» и «никогда», а также скрытые, но подразумеваемые сравнения, например, «меньше жира» и «лучший картофель». Это наблюдение подтверждает мнение социолога Пьера Бурдьё о том, что вкус отражает классовую принадлежность. Бурдьё утверждает, что люди определяют сами себя посредством дистинкции, или различения: это означает, что все маркеры статуса приобретают смысл лишь тогда, когда они не похожи на маркеры вкуса той категории людей, к которым носитель статуса себя причислять не желает.
Концепция общества, в котором цель всех без исключения элементов, относящихся к статусу (от речи до еды), — это продемонстрировать то, чем являешься ты сам и не являются все остальные, необычайно привлекательна, потому что позволяет «разоблачить» окружающих и показать их «истинные» мотивы. Бурдьё — один из основных популяризаторов этой концепции, а его учение о дистинкции основано на утверждении, что вкус определяется социальной принадлежностью. Богатые и образованные, к примеру, слушают классическую музыку и уверяют, будто она им нравится, только для того, чтобы продемонстрировать окружающим свое богатство. Они не сами решили, что эта музыка им нравится, — у них просто нет другого выбора, ведь они следуют за теми, кого считают социально равными себе. Они любят то, что для них любить естественно, хотя на самом деле их предпочтения определяются обществом. С позиции Бурдьё кажется, будто вкус сформировался исключительно для того, чтобы отражать нашу принадлежность к определенной социальной группе. Однако довольно цинично предполагать, что мы любим музыку, искусство или машины только для того, чтобы отличаться от одних и быть похожими на других. В таком мире все люди фальшивы, а искренности просто не существует, даже если мы сами этого не осознаем.
Подобным нападкам постоянно подвергалась хипстерская культура 2000-х: ее основоположники переняли прежние культурные коды, свойственные низшим социальным классам. Хипстеры отняли у них татуировки, бороды, дешевые часы Casio и бекон и построили из этого собственную культуру, подобно тому как в свое время основоположники романтизма превратили фольклорные мелодии в забаву аристократии. Хипстеры переосмыслили даже бейсболки — те самые, олицетворяющие, по мнению Пола Фассела, вульгарность, причем хипстерская самоирония значительно усложняет задачу ее критикам. Маркеры статуса не просто утратили материальную и культурную ценность, они приобрели вторичную ценность, основанную на их убогости, причем законодатели этой новой моды могли управлять ей по своему усмотрению. Хипстерскую культуру отличала крайняя самоуверенность, полная иронии и самоиронии на тему вчерашней моды. Вскоре многие из них оделись в футболки с надписями: «Осень я полюбил еще весной» или «Я возненавидел хипстеров, когда про них еще никто не знал».
Поколению, воспитанному на трудах Бурдьё, суждено вечно подвергать себя самоанализу. Прекрасный пример этого — поселившаяся в лесу Андреа Хейльсков: «Да, нашим образом жизни мы обязаны моде на аутентичность. И это даже в какой-то степени раздражает меня, ведь я-то надеялась оказаться подальше от трендов. С понятием “аутентичность” я познакомилась очень давно, еще когда была коучем и преподавала в университете. И я прекрасно понимаю, насколько мода на аутентичность кажется смешной и деланой... И понимаю, что аутентичность становится всего лишь новым видом потребления, привлекательным стилем жизни, который можно купить».
В посвященном Бурдьё документальном фильме «Социология — это единоборство» есть эпизод, в котором на улице ученого останавливает какая-то незнакомая женщина. Она признается, что его книги изменили ее жизнь. «Я считала себя свободной, но ошибалась», — с улыбкой говорит она. Вооружившись идеями Бурдьё, мы можем любого обвинить в том, что джаз он любит только потому, что является представителем обеспеченного среднего класса. Вот только что мы от этого выиграем? Утверждая, что наши вкусы и предпочтения — всего лишь сигналы, мы словно намеренно замалчиваем смысл и цель наших собственных поступков. И снимаем с себя ответственность за них. Вновь обратимся к Андреа Хейльсков: «По-моему, мы часть явления, которое любит или ненавидит небольшая группа образованных представителей среднего класса. В течение многих лет я выступала с лекциями, но, когда я начала читать лекции о том, почему мы выбрали именно такой образ жизни, я столкнулась с неведомой мне раньше реакцией. Некоторые из слушателей принялись задавать мне провокационные вопросы и вообще казались жутко раздраженными. Я поразилась: почему наша жизнь вдруг так кого-то раздражает?» Возможно, частичное объяснение кроется в слове «просто», которое нередко используется в подобного рода разоблачениях: «Они так себя ведут просто потому...» — так мы говорим, готовясь обвинить кого-то в новых смертных грехах — неискренности, фальши. Но вполне может быть, что в стремлении поселиться в лесу, подальше от цивилизации, проявляется не только склонность повысить свой статус, но также и обычная любовь к природе. Не исключено, что представители более обеспеченных классов едят экологически чистые чипсы не только потому, что забота о здоровье стала социальным маркером, но и потому, что они их любят. Если отвлечься от противопоставления истинного и фальшивого, мы наверняка заметим более интересные факты. Например, сколько вреда природе приносит ее любитель Зак Кляйн, переделывая старый сарай в избушку. Во вторичном использовании нет ничего предосудительного, но строительные отходы и химическая обработка дерева едва ли улучшат экологическую обстановку в окрестностях.
Облагороженное сырье
Те, кто прочитал предисловие к этой книге, уже знают историю китайца Цзянь Фэна. В 2012 году о нем рассказывали по телевизору, писали в газетах и интернет-изданиях: этот находчивый китаец предъявил собственной жене иск на 75,000 долларов и выиграл суд. Супруги поженились за два года до этого события и жили душа в душу, пока у них не родился ребенок. Увидев его, новоиспеченный отец ужаснулся, назвал чадо «на редкость уродливым» и обвинил жену в измене, но правда оказалась совершенно иной: супруга призналась, что до замужества неоднократно посещала Южную Корею, где потратила около 100,000 долларов на пластические операции. В доказательство женщина предъявила свои фотографии, сделанные до операции. Разгневанный муж подал на жену в суд, обвинив ее в предоставлении ложной информации о себе, и суд принял сторону истца.
Сообщения были снабжены фотоснимками женщины, сделанными до и после операций. И если на первом фото глаза у нее были еле видными, а из-за полуприкрытых губ виднелись кривые зубы, то со второго снимка на нас смотрела красотка с выразительными глазами и чувственным ртом. Комментаторы были возмущены: бессердечный отец обрек на страдания несчастного, ни в чем не повинного ребенка... Впрочем, некоторые все же оправдывали такой поступок, ведь как ни крути, а китайца обвела вокруг пальца собственная жена. Но одной тщеславной лгуньей дело не ограничилось. Несколько изданий решили проверить, насколько информация по этому делу соответствует действительности, и выяснили, что это вовсе не новость, а пересказ более старого дела, информация о котором впервые была опубликована в газете Los Angeles Times в 2004 году, причем эта газета перепечатала в свою очередь заметку из какой-то китайской газеты. Блогеры сайтапопытались выяснить, откуда взялась та заметка, однако никаких первоисточников не нашли. Помимо всего прочего, китайская газета славится сомнительными историями, а на сайтецель которого — развенчивать лживые интернет-байки, эта история приводится с пометкой «Вероятно, неправда».