Все продается и покупается
Шрифт:
– Понял, – пробубнил Стихарь с облегчением оттого, что его ссылка оказалась временной. – Когда приступать?
– Сейчас! – пожал плечами Виктор Сергеевич и, накрыв полотенцем мокрый ежик волос, принялся вытираться. – Будешь звонить мне утром и вечером.
Стихарь расслышал его уже за дверью, поэтому вернулся, сунул в душевую потное лицо и повторил:
– Понял!
– Эх, Желудь, Желудь, друг ты мой любезный, куда ж нам теперь деваться?
Алексашка попытался по-приятельски обнять сослуживца, но тот не допустил такой
– Нет, деваться нам некуда! И что сказано, то и делать придется.
– Я, Алексаша, далек от мягкотелой щепетильности, – не в первый раз принялся за объяснение своей позиции Сергей Иванович. – Но меня возмущает безапелляционность и сам тон, каким Аркадий разговаривает с нами. Тебе вообще-то знакомо такое качество – свободолюбие? Во мне оно развито, и я хотел бы, чтобы с этим считались все Трегубовы, вместе взятые.
– Да что-о ты? – отшатнулся от него Пырьев. – Ну и иди со своим свободолюбием, мыкайся по подвалам да чердакам. Побрейся только сначала, а то от тебя все бродячие коты шарахаться будут. Побреешься, и будет хорошо.
– Не в том дело, хорошо или плохо, – возразил Желудев. – Я ушел бы, давно бы ушел, можешь не сомневаться, если б возможно было. Боюсь! Представляешь, я, Сергей Иванович Желудев, боюсь каких-то Стихаревых и Трегубовых! Стихаревых! – повторил он с нетрезвым смешком и потряс рукой перед лицом.
– Вот она, твоя неволя! – довольно воскликнул Алексашка, усмехнулся, колыхнув животом, обтянутым линялой фланелевой рубашкой, и откинул со лба прядь седых волос. – Воля, неволя – все это ваша интеллигентская блажь и больше ничего. По мне, вот она, воля! – Он взял со стола ополовиненную бутылку водки и встряхнул ее. – Когда есть что поесть и выпить в охотку, то и воля. Да чтоб еще тепло было и было чем зад прикрыть. А все остальное – так, чушь собачья.
Сергей Иванович смотрел на Алексашку с жалостью, как на ребенка, пытающегося рассуждать о высоких материях, вздохнул и кивнул на бутылку:
– Наливай, дружище, давай допивать поллитровку, нечего воду в ступе толочь. Все равно не поймешь ты меня.
– Где уж нам! – дружелюбно проворчал Алексашка, разливая водку. – Еще употребим? После этого?
– Нет, надо остановиться.
Желудев взял стакан, поднес к носу и с удовольствием передернулся.
– Остановиться надо, а то ведь там еще две нас дожидаются. Надо дело сделать. Если не справимся, разгулявшись, на этот раз нас уж не простят, сам понимаешь.
– Как скажешь, – проявил покорность Пырьев. – Старшой у нас ты.
Собутыльники чокнулись и дружно опрокинули стаканы. Закусили хлебом и кильками в томатном соусе, цепляя их пальцами из консервной банки.
– Раздобрился Аркадий! – усмехнулся Алексашка. – Расщедрился. Полтора литра выставил за свой счет. Как он сказал? Чтобы нам потом кошмарами не маяться?
– Чтобы стресс сбросить, – поправил его Желудь. – Какой там стресс! Я этого Стихаря своими руками придушил бы, настолько он мне ненавистен!
– Да уж! – согласился Пырьев. – Сволотень первостатейная. А тут всего-то и надо – дверь собачкам
– Надо еще суметь его во внутреннем дворе запереть.
– Запре-е-ем! – Алексашка ткнул Сергея Ивановича в плечо. – Мы? Не сомневайся!
– Да, надо суметь, – согласился тот. – Сейчас я чайничек подогрею. Заварим?
– Чифирку, родимый! – хлопнул в ладоши Пырьев. – Давай! Вот тебе и свобода! Чего еще надо?
Долго у Ольги я не задержалась, но час, оговоренный до встречи с Аркадием, подходил к концу, оставались считанные минуты. Уже на исходе были и следующие полчаса, данные мной ему на ожидание. Тем не менее машину я вела не спеша, выгадывая время для обдумывания того, что услышала только что. Очень хотелось все разложить по полочкам до встречи с Трегубовым. Ничего, подождет. По его словам, я ему нужна больше, чем он мне.
Хозяин Борисовых и Трегубова, Виктор Сергеевич Щипачев – его имя мне теперь известно, – с Ольгой вел себя действительно по-хозяйски, но в худшем понимании этого слова. Когда обратилась она к нему за помощью, Щипачев не отказал, нет, и карман раскрыл, пообещал оплатить все расходы. То есть повел себя вполне достойно и понятно. Но непременным условием при этом поставил даже имени его не упоминать ни в милиции, ни при Татьяне Ивановой, при мне то есть. Странность в этом усмотреть можно, но нужно ли? Потому что и понять его можно тоже.
Теплицы Борисовых – не его дело во всем, что не касается доходов. Как, кстати говоря, и псарня Аркадия. Именно поэтому Ольга отказалась назвать человека, перед которым Ларик, чуть не плача, оправдывался по телефону. И первого абонента она мне назвала тоже. Некто Стихарь, о котором я уже слышала от мохнорылого. Причиной же звонков было временное, но очередное падение доходов от тепличного хозяйства, и это зимой, во время, когда зеленая продукция идет на «ура», а за отопление и электричество платить приходится больше.
Оказывается, довольно небрежно относился Ларик к своим обязанностям, за что и получал фитили время от времени. Правда, в последнее время ему стали грозить крупными неприятностями и Стихарем. Поэтому Ольга и связала исчезновение мужа с возможностью разборки. Поэтому и ожесточилась. И ей, ожесточившейся, хозяин не отказал в помощи, здраво рассудив, что в противном случае его имя благодаря Ольге вполне может стать известным налоговой полиции. А зачем даже такому воротиле, как Виктор Сергеевич, незапланированные хлопоты?
Но вот нынешним утром Генерал самолично звонит Ольге и сообщает о принятом им решении – прекратить финансирование поисков. А взамен предлагает – ни много ни мало – без промедления возглавить тепличное хозяйство. Ольга глотает язык от неожиданности, а он советует ей вести себя послушно, чтобы не остаться без средств к существованию. Могуче! Ольга колебалась до последней минуты – рассказывать ли мне обо всем, что ей известно. Но все, даже результат гадания, несмотря на то что отнеслась она к нему с недоверием, а особенно испытываемая ею обида, подталкивало ее на откровенность. Что и проявилось в нашем разговоре.