Все пули мимо
Шрифт:
Переждал немного Сашок взрыв эмоций моих, а когда гарь пороховая рассеялась, да пыль в воронку осела, говорит миролюбиво, словно парламентёр над бруствером окопа белой тряпкой размахивая:
— Стравил пар? Хорошо. Никто тебе кардинально менять фамилию не предлагает. Лишь чуть-чуть подкорректировать, несколько букв изменить, чтобы благозвучность придать. Вот возьми списочек, посмотри.
Беру бумагу раздражённо, взгляд в список вперяю.
Пескарёв Пескаренко Пескарьев
Пескарчук Пескарин Пескаров
Пескаревич Пескаркин Пескарков
Пескарнев Пескаревский Пескаревских
Пескарский Пескарович Пескарычев…
«Вот бредятина, — думаю. — Когда-то ведь всерьёз фамилию менять собирался, чего же теперь ерепенюсь? Привык, что ли? Кстати, а просто Пескарёв нехило бы звучало…» Однако, обжёгшись на молоке, на воду дуют. Поэтому я к Пупсику мысленно обращаюсь, чтобы покопался где-либо в чужих головах да вычислил — нет ли каких аналогий с фамилией этой.
Ответ пришёл неожиданно быстро и настолько меня ошарашил, что я с минуту сидел пришибленный. Ни черта себе — чуть шило на мыло не махнул. Что это Сашок шутки со мной надумал шутить? Ладно, игру принимаю.
— Дерьмо всё это собачье, — бросаю раздражённо листок на стол. — Какая звучность во всех этих Пескаркиных-Пескарских? Ты бы ещё Пескаридзе либо Пескарян предложил. Или ва-аще умору — Пескарьис. Поэтому я тебе свой вариант предлагаю — Шушкевич. Вот это звучит!
— Это ещё почему? — опешивает Сашок.
— Почему, почему… — кривлю губы в усмешке. — Знаешь детский стишок: «Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу…» и так далее? Так вот, три таких муд… — Бориска, Макарыч и Шушкевич — собрались однажды в Беловежской пуще… Ну а что дальше было, всему миру известно. Поэтому я с этой фамилией буду как бы един в трёх лицах. Что боженька.
Смеётся Сашок шутке, головой мотает.
— Никак в президенты метишь? — замечает колко.
— Ещё чего! — отмахиваюсь и на морду суровость напускаю. — Потому и с фамилией своей экспериментировать не позволю. Пусть принимают такой, какая есть.
— Напрасно, — сожалеет Сашок. — Дело в том, что Салтыков-Щедрин в своё время написал очень едкую сказку…
— «Премудрый Пескарь», — обрываю его. — Знаю. Но лучше премудрым прослыть, чем сторожем кладбищенским. Тем более что сказку «Василиса Премудрая» больше людей знают, чем этот рассказик паскудный.
— Не понял… — недоумевает Сашок. — При чём здесь сторож кладбищенский?
— А при том! С фамилией, допустим, Пескарёв с чем у тебя ассоциации возникают? С кладбищем Пескарёвским. Поэтому я лучше премудрым останусь, чем в могильщика превращусь. А то, глядишь, этак и в Историю войду: мол, жил-был один крутой киллер, который столько народу положил, что на целое кладбище хватило.
44
Вот когда я Бонзу понял с его политикой предвыборной — почему он так ратовал, чтобы соперников в округе избирательном у него не было. Кого припугнул, кого взяткой, и немалой, нейтрализовал. Со стороны оно всё простым да лёгким кажется: мол, чего там переживать-нервничать да самоедством заниматься. Но когда сам в шкуре хозяйской оказался, тут всё и уразумел. Ведь это надо же — вроде у меня гарантия стопроцентная, а тоже под ложечкой пиявка сосёт, и жаба горло давит: вдруг что не так приключится? Я бы всем кандидатам откупного столько отвалил — поболе чем Бонза Сигизмундычу, — но времени на уговоры мало, да и соперников-то аж двадцать шесть штук, рекорд по всем избирательным округам. Так бы из пулемёта всех и покрошил. Не знаю, правда ли, нет ли, но, кажись, в двадцатые годы, когда в Средней Азии совковскую власть устанавливали, в Баку аналогичный случай был. Там тоже аккурат двадцать шесть комиссаров на одно место баллотировались. Ну, их всех и того… Да, лихое на зависть времечко было, сейчас так не получится. А жаль. Это только Ельцину позволительно из танков по народным избранникам палить.
Впрочем, что мне до большой политики? Со своей бы разобраться… А дел навалилось невпроворот — и на «винтиков» своих не спихнёшь, самому мордой перед корреспондентами да на местном телевидении светиться надо. Естественно, что, в основном, Сашок как моё доверенное лицо отдувался, но и мне попотеть пришлось. Даже в прямом смысле слова в студии телевизионной, где такие лампионы мощные стоят, что атмосфера там, как в бане парной.
Здесь Сашок молодцом себя проявил: вместо дискуссии с остальными двадцатью шестью кандидатами он на телевидении мне встречу со школьниками организовал. Мол, рядом с соперниками я точно бледный вид иметь буду и наверняка предвыборную кампанию завалю, а так, глядишь, тихой сапой как-нибудь и пролезу. Проглотил я молча эту его сентенцию и согласился. Пупсик-то Пупсиком, но в глазах телезрителей дураком выглядеть не хочется. Кандидатишки-то все ушлые, в словесных дуэлях поднаторевшие — куда мне с ними тягаться.
В общем, сижу, значит, это я под лампионами, потею и лапшу на уши малолеткам лет двенадцати-пятнадцати по написанному вешаю. Минут пятнадцать трепался по бумажке, в каких райских кущах им жить предстоит, если их родители доверят мне свои интересы в Думе представлять. Но в конце таки не выдержал и отсебятину добавил, что хочу, мол, такое общество создать, где каждый человек моего уровня достигнет.
Довольными малолетки остались, в ладоши похлопали. Однако затем и зубки свои молочные показали, каверзными вопросами меня засыпав.
— Борис Макарович, — спрашивает шкет лет тринадцати, — а знаете ли вы, сколько проезд в трамвае стоит?
Попытался я вспомнить, сколько Сашок платил, когда мы в ночь памятную от аэропорта до «фазенды» добирались, не вспомнил. Не до того тогда было. Называю цифру наобум, а её смех дружный встречает. Поулыбался и я с аудиторией, надеюсь, не очень кислой улыбка по телику была.
— А сколько стоят хлеб и молоко? — другой шкет вопрос наивный задаёт.
Сашок, что рядом как доверенное лицо сидит, ногой меня толкает, а сам на бумажке цифры выводит. Однако лампионы яркие так глаза режут, что ни хрена его каракули не разберёшь. Да и, в конце концов, кто здесь кандидат в депутаты — я или он? Почему это я своё личное мнение высказать не могу?
— Знаете, ребятки, — говорю доверительно, — я в жизни достиг таких высот, что для меня эти цены не существенны. А как стану депутатом, приложу все силы, чтобы и вы так жили.
Аплодисменты своим экспромтом лапшовым срываю ещё те, но краем глаза замечаю, что Сашок на меня чуток ошарашено косится. То ли одобряет, то ли вовсе наоборот — не поймёшь.
— А есть ли у вашей фирмы филиалы за границей? — вопрошает вьюнош постарше. Видать, сам уже коммерцией экспортно-импортной занимается, поскольку в шмотки исключительно турецкие одет.
— А как же! — беру тон приподнятый, ибо здесь я себя в седле твёрдо чувствую. — Наши филиалы практически по всему миру разбросаны. В Южной Америке там: в Чили, Непале… А недавно своё представительство в этой… как его… африканской Венесуэле открыли.
Гляжу, какое-то замешательство в зале непонятное. Я и сообразить не успеваю, в чём дело, как Сашок в свои руки инициативу перехватывает и говорит:
— Я прекрасно понимаю, ребята, что вопросов у вас много и вы можете их до позднего вечера задавать. Но, к сожалению, время нашей передачи подошло к концу. Давайте поблагодарим Бориса Макаровича за встречу и пожелаем ему успехов на выборах.