Все пули мимо
Шрифт:
Следуют жиденькие хлопки, и лампионы гаснуть начинают. Гляжу на часы и вижу, что до конца передачи ещё десять минут. Чего это он раньше времени меня из эфира выбросил? Деньги-то за полчаса эфира уплачены, а не за двадцать минут!
— А теперь, ребята, вас всех ждёт сладкий стол, — говорит Сашок, что вызывает в зале гораздо большее оживление.
И пока гурьба школьников из зала в буфет тянется, Сашок меня под руку подхватывает и в другую сторону устремляется.
— Чего это ты? — пробую сопротивляться. — Мало того, что на десять минут раньше передачу закончил, так ещё с молодёжью в неформальной обстановке пообщаться не даёшь!
— Хватит с тебя и формального общения, — шипит Сашок. — Сморозишь ещё какую чушь…
— Это что же я такого крамольного сказал? — возмущаюсь уже за кулисами.
— Что он такого сказал? — передразнивая, цедит Сашок. — Ну, ещё когда Непал в Южной Америке разместил, бог с ним. Это в разговорной речи можно и за перечисление принять. Но когда африканскую Венесуэлу упомянул, тут даже школьники ошизели!
— А что?! Разве такой страны нет? Сам ведь недавно рассказывал, что мы партией героина в Венесуэле затоварились!
Сашок застывает столбом соляным и глазами свирепеет.
— Ты о чём это болтаешь в чужих стенах?! — шипит разъярённо.
Однако и я парень уже не промах стал. Это когда-то, на рынке, я Сашка что чумы боялся. Теперь он подо мной ходит.
— Ты меня не учи, где да что болтать, — обрезаю нагло. — В этом здании у меня всё замётано.
И сам глазами ярыми в его такие же впиваюсь. Ничего, подействовало. Установку Пупсика — мне, как самому себе, верить — беспрекословно выполняет.
— Так что, нет такой страны — Венесуэлы? — по новой вопрос задаю.
— Есть, — вздыхает безнадёжно Сашок. — Только она не в Африке.
— Ну и чёрт с ней, — хорохорюсь. — Подумаешь, прокол… Зато как я красиво им об уровне своём отпел и того же достичь пожелал, а?!
— До него опускаться надо… — бормочет невразумительно Сашок.
— Чего? — переспрашиваю, будто не расслышав.
— Стишок есть детский про то, когда все достигают одного уровня, — переиначивает Сашок, платя мне той же монетой, что и я ему про трёх «мудрецов». — Мораль у него в конце просто великолепная: «…А если каждый конопат, где найдёшь на всех лопат?!»
Минуту думаю над его заумью, но ни черта не просекаю.
— Ну и зануда же ты, — изрекаю фразу, которая для любых случаев подходит. И, как говорится, реноме ронять не позволяет.
Далее всё покатилось по известному сценарию. Пока школьники пирожными запихивались, «фантой» запивая, я в другом зале для телевизионщиков, что нас в эфир выпускали, «фуршет» нехилый устроил. Это на центральном телевидении, как понимаю, продюсеры крутыми бабками ворочают, почему их и отстреливают, что куропаток на взлёте, а здесь, на периферии — нищета на нищете. Оттого местные телевизионщики и жрут, что кони. Тем более — за чужой счёт. Ну, вначале они меня сторонились чуток — то ли стеснялись как «крутяка», из чьей миски хлебали, то ли за ляп мой географический не уважая. Но как пошёл дым коромыслом, все правила бонтона к чёрту полетели. Бабы, дикторши да гримёрши, меня всё куда-то умыкнуть пытались, но главный режиссёр эти поползновения вмиг пресёк. Уединились мы втроём — он, я и Сашок — в кабинете и стали по-чёрному водку жрать да рекламу моей персоны на время выборов обсуждать. Так, под водочку, и выцыганил у меня главреж тысчонок сорок баксов, ну а Сашок под это вытребовал три получасовых передачи обо мне. Но не прямого эфира — хватит сегодняшнего «экскремента», — а хорошо поставленных, с режиссурой соответствующей, спектакля о моём житие-бытие. Чтоб, значит, народ своего избранника во всей красе и доблести лицезрел и только за него голосовал. Таким вот Макаром и никак иначе. Вот.
Я эту фигню слушал-слушал, как они умно рассуждают, что без телерекламы мне на выборах ничего не светит, и похихикивать начал, то про себя, то вслух. Но в конце концов скучно мне с ними стало, и я взял да с тоски упился вусмерть. Даже не помню, как меня потом домой транспортировали.
45
Но кантовали при транспортировке, видно, изрядно, поскольку на следующее утро я чувствовал себя что набитый по самую завязку севрским фарфором посудный шкаф, который несколько раз неудачно роняли. Каждое движение отдавалось в черепушке звоном вдребезги разбитой посуды, и эти осколки никак не удавалось в целостную картину сложить.
Сердобольная Алиска мечется вокруг меня, охает, ахает, руками всплёскивает, а мне кажется, что это монстр какой-то многорукий у кровати с небывалой скоростью мельтешит: то компресс мне на голову кладёт, то рассолом огуречным отпаивает. Мычу я этому монстру: «Водки дай!» — но ни фига он меня не понимает, настолько скорости восприятия действительности у нас разные. Мне аханье Алиски щебетом ультразвуковым слышится, словно при запредельной скорости перемотки магнитофонной ленты, а до неё, наверное, слова мои лишь стоном протяжным доходят.
К счастью, Сашок в комнате нарисовался. Увидел он такое дело, но не тривиальным образом меня на ноги поднял, а лечилу вызвал. Тот мне гадость какую-то в вену ввёл, и минут через десять я более-менее в себя пришёл. Хруст осколков в черепушке прекратился, комната раскачиваться перестала, а монстр многорукий, мельтешащий, в Алиску бледную, за меня душой неподдельно страдающую, обратился.
Сажусь я на кровати, ноги дрожащие на пол спускаю.
— Водки, — хриплю желание заветное, — дайте!
— Обойдёшься, — жёстко обрезает Сашок. — Ты сейчас трезвый нужен — съёмочная группа с телевидения приехала, будет клип о тебе снимать.
— Может, назавтра перенесём? — выдыхаю голосом замогильным.
— Нет, — стоит на своём скалой непоколебимой Сашок. — Пробуешь в депутаты пролезть, привыкай к обязательности. А если бы у тебя, к примеру, встреча с членом палаты лордов Великобритании на сегодня назначена была? Тоже назавтра перенёс бы?
— Сейчас вам легче станет, — утешает лечила и Алиске советует: — Кофе крепкий ему организуйте и завтрак лёгкий, без жиров и сладкого. Во избежание.
— Вначале душ! — головой протестующе мотаю.
— Можно и душ, — соглашается лечила.
Села со мной рядом на кровать Алиска, руку мою себе на плечи закинула, за торс обхватила и, подняв, что пёрышко, в ванную комнату потащила. Наша баба, русская, хрен бы какая заграничная со мной так валандалась.
Завела в ванную, под душ усадила, поинтересовалась ласково, сердобольно:
— Боренька, тебе какую водичку пустить — горячую или холодную? А может, тёпленькую сделать?
— Никаких тёпленьких, — бормочу. — Сам еле тёпленький… И ту и другую, но попеременно.