Все романы (сборник)
Шрифт:
Джек порывисто сел, в глазах его блеснул затаенный огонек.
— Вы хотите мне помочь?
— Если смогу, — очень серьезно сказал доктор Дженкинс, озадаченный этой переменой.
Джек изо всех сил стиснул руки.
— Тогда вытащите меня отсюда! — заговорил он хриплым, срывающимся голосом. — Отправьте меня куда-нибудь, чтоб мне никогда больше не видеть дядю. Я... я больше не могу здесь... вам, конечно, не понять... я буду терпеть, сколько смогу, но долго мне не выдержать...
Слова замерли у него на губах, как замирает внезапный
— Поговорим начистоту, Джек, — сказал он наконец. — Я знаю, тебе пришлось тяжко... очень тяжко, и я тебе сочувствую больше, чем можно выразить словами. Думаю, если бы твой дядя с самого начала больше доверял тебе, а не... ну, да не о том речь. Но, допустим, сейчас мы попробуем тебе поверить. Скорее всего он не хочет отпустить тебя в школу потому, что опасается... опасается, как бы ты не оказался дурным товарищем для других мальчиков. Разве не в этом настоящая причина?..
Он поднял глаза — и осекся: Джек смотрел на него в упор, от этого холодного, затаенного, неотступного взгляда из-под полуопущенных век у него перехватило дыхание.
— По-вашему, все дело в этом?
Голос Джека, прозвучавший после недолгого молчания, привел доктора в себя. И он спросил серьезно:
— А по-твоему, нет?
Мальчик медленно опустил глаза; итак, доктор Дженкинс ничего не понял.
А доктор настаивал на своем:
— Но дядя объяснял тебе, какие у него причины?
Опять короткое молчание.
— Он сказал, что его долг нести свой крест самому, а не перекладывать на чужие плечи, — как прежде вяло и равнодушно, словно речь шла о посторонних, отозвался Джек.
— Так я и думал. Послушай: один мой друг давно уже директором хорошей школы в Йоркшире. Мне кажется, если я потолкую с твоим дядей, он разрешит мне на мою ответственность рекомендовать тебя туда. После всего, что произошло, это будет нелегкая ответственность, Джек; но я хочу тебе поверить. Надеюсь, ты не заставишь меня об этом пожалеть?
В глазах Джека стал разгораться угрюмый огонь. Не дождавшись ответа, доктор Дженкинс мягко прибавил:
— Видишь ли, дружок, я ведь должен подумать и о других. Если из-за тебя погибнет какой-нибудь малыш и это случится по моей вине, я никогда себе не прощу.
— Зачем же мне поступать в хорошую школу, раз я такой скверный? — прервал Джек. — Хватит с меня хороших людей. Может, найдется на свете кто-нибудь, кого мне уже не испортить! И вообще незачем мне поступать в школу. Лучше я сам начну зарабатывать свой хлеб. У меня достаточно силы, и я... — Он задохнулся, потом с усмешкой прибавил: — Я не стану привередничать. Пойду хоть юнгой на невольничий корабль, если хотите, лишь бы подальше от дяди.
— Не говори глупостей, мальчик, — с мягким укором заметил доктор. — Поразмысли хорошенько, обещай мне, что начнешь новую жизнь, откажешься от прежних привычек, и я...
Он взял Джека за руку, тот в бешенстве вырвался.
— Не буду я ничего обещать. Я сам найду выход.
— Очень жаль, — искренне сказал доктор Дженкинс. — Было бы лучше, если б ты принял мою помощь.
Больше он ничего не успел сказать: возвратились из церкви домашние, и доктором сразу завладела Молли. Она была его лучшим другом во всем Порткэррике; доктор Дженкинс питал к ней ту своеобразную, глубоко серьезную братскую нежность, с какою одинокие холостяки относятся подчас к совсем маленьким и простодушным девочкам.
Джек снова погрузился в обычное угрюмое молчание. За столом его не было слышно. Но когда отпили чай, он вдруг сказал:
— Дядя!
Он так редко первый заговаривал теперь с викарием, что все удивленно на него посмотрели.
— Это решено, что мне нельзя поступить в школу?
Лицо у мистера Реймонда стало суровое.
— Да, решено, и ты сам знаешь, почему. Тебе уже раз было сказано, и довольно об этом.
— Хорошо. Я только хотел знать наверняка.
— Иди приляг, Джек, — робко попросила миссис Реймонд. Ей было не по себе оттого, что такой разговор произошел при докторе Дженкинсе. — Когда Молли ляжет спать, я приду и почитаю тебе.
Джек подошел к кушетке и лег. После болезни он стал на редкость послушным в мелочах.
— Доктор Дженкинс обещал мне почитать, — сказал он небрежно.
Доктор удивленно оглянулся: ничего подобного он не обещал. Джек пристально смотрел на него, и доктор Дженкинс снова подумал, что странно и дико видеть это сдерживаемое напряжение на еще детском лице.
— Не затрудняй доктора, — сказала тетя Сара. — Я сама тебе почитаю.
— Доктор Дженкинс обещал, — повторил Джек.
Лицо его застыло, точно маска, в черных глазах была непреклонная воля. Доктор Дженкинс подошел к кушетке. Он просто не мог не покориться силе, скрытой в этом мальчике.
— Изволь, я почитаю тебе, дружок. Что ты хочешь послушать — какой-нибудь рассказ?
— Главу из библии, пожалуйста. По воскресеньям мы читаем только библию.
— Вас это в самом деле не затруднит, доктор? — спросила миссис Реймонд.
Доктор Дженкинс обернулся, чтобы ответить, и вдруг почувствовал, как пальцы Джека стиснули его руку.
— Ничуть, — сказал он. — Я с удовольствием почитаю, если только вы и мистер Реймонд запасетесь терпением: чтец я неважный. Разрешите... — Он подвинул для нее стул и прибавил вполголоса: — Не надо ему сейчас перечить; под вечер его все еще немного лихорадит.
Миссис Реймонд села и взяла Молли на колени.
— Я уже нашел главу, сэр, — сказал Джек, передавая доктору библию в коричневом переплете. — Может быть, вы немного повернете кушетку? Свет режет мне глаза. Вот хорошо, спасибо.
Теперь кушетка стояла так, что кресло дяди оказалось как раз напротив Джека. Доктор Дженкинс сел подле мальчика и взял у него библию. Она была раскрыта на главе с отмеченным стихом.
— Неужели ты хочешь эту главу? — удивился он. — Ведь это глава проклятий.