Всё самое плохое о моей сестре
Шрифт:
По воскресеньям вся семья обычно любит поваляться в постели, но мама встала очень рано и зажужжала своей швейной машинкой. Папа, в пижаме, пришлепал в мою Берлогу Марти, почесывая голову и зевая.
– Марти, ты готова поделиться своей двухэтажной кроватью? – спросил он. – Мама устроила в нашей комнате страшный шум.
– Только скинь Попрыгунчика на пол, пап. И добро пожаловать на борт, – пригласила я.
Папа улегся на кровать, как-то ухитрившись стать меньше ростом.
– Ух! – поморщился он, забираясь под одеяло. – Что это за царапучая штука?
– Ой,
– Твой дикобраз? Ну конечно, – сказал папа, выкинув моего дикобраза на холод и устраиваясь поуютнее.
Я тоже уютно устроилась и стала думать о вечеринке. Скинула с себя одеяло и, болтая ногами, пыталась делать так, как делал мальчик-кузен, то есть задирать и опускать их.
– Марти, что ты делаешь? Вся кровать трясется, – пробурчал папа.
– Я пытаюсь делать то, что делал в балете тот мальчик, – ответила я. – Только не могу точно понять, как надо.
– Может, это легче делать не на кровати, – предположил папа.
Я спрыгнула вниз и начала скакать по комнате. Я хотела сделать крутой разворот, и кончилось все это тем, что я кучей рухнула на ковер.
– Ох, миленькая моя, – забеспокоился папа. – Марти, с тобой все в порядке?
Я тихонько лежала и думала.
– Не уверена, – ответила я. На всякий случай подергала ногами. – Думаю, я немножко ушибла ногу.
– Какую? – папа наклонился с кровати и слегка толкнул меня.
– Эту. Нет, может быть, ту. Наверное, ударилась обеими. Может, я их сломала. Ой, это было бы так здорово, тогда у меня был бы гипс. Гипс бывает разных цветов. Можно мне красный, а, пап?
– Да, а также красный нос, маленький ты клоун. Кудряшкин, я не думаю, что ты сломала ноги. Давай посмотрим, сможешь ли ты подняться и немножко походить.
– А на вечеринке Элайши я помогала мистеру Чам-Чаму. Это клоун. У меня все хорошо получалось. Я чуть было не вытащила кролика из шляпы, – сказала я, прохаживаясь по комнате. – Пап, а могла бы я, когда вырасту, стать клоуном? Девочкам ведь разрешается быть клоунами, да?
– Не вижу причин, почему бы и не стать. Правда, не могу сказать, что видел леди-клоунов, но смею заверить, что ты будешь первой.
– Потрясающе! Лучше я начну тренироваться прямо сейчас. Пап, у тебя в ящике с инструментами есть какая-нибудь пила? Я взяла бы ее в школу, чтобы попытаться распилить Кэйти и Ингрид пополам.
– Ну да, я думаю, что девочкам разрешается также совершать и массовые убийства, но это не та карьера, которую я мог бы тебе рекомендовать, – сказал папа.
– Пап, а можно просто попробовать наиграть какую-нибудь музыку на твоей пиле? Мистер Чам-Чам так красиво играл. Ну позволь мне поиграть.
– Марти, я вообще-то самый симпатичный, любящий и все позволяющий папа, ты это знаешь, – но я не позволю тебе портить мою
– Я считаю, что ты старый жадина, – сказала я. – Ну а на чем же тогда мне играть?
– Я, бывало, играл на расческе с куском бумаги, – пробормотал папа.
– Ага!
У меня не было расчески – ну ни одной, чтобы там сохранился хоть единственный зубчик, – но я вспомнила, что когда брала у Мелиссы ее щетку для волос, там лежала еще маленькая расческа.
И я в пижаме вышла на цыпочках из Берлоги Марти, глубоко вздохнула и пробралась в комнату Мелиссы. Ее розовые шторы были все еще плотно задернуты. Мелисса неподвижно лежала под вишневым одеялом. Я прошла босиком по темно-розовому ковру, опустилась на колени на пушистый коврик у ее туалетного столика и очень осторожно выдвинула верхний ящик. Там у Мелиссы был такой порядок! Ровненько лежали разные побрякушки, ленточки смотаны в клубочки, бусы и браслеты свернулись как змейки – и там же обнаружилась розовая расческа, которая просто умоляла превратить ее в музыкальный инструмент.
И я схватила ее.
– Ты что тут делаешь? – спросила Мелисса из-под одеяла.
– Ничего! – сказала я, пряча расческу под пижаму.
– Марти! – Мелисса стрелой выскочила из постели. – Что – ты – делаешь – в моей – комнате? Тебе сюда входить не разрешается.
– Я просто хотела посмотреть, проснулась ты или нет, вот и все, – сказала я.
– Ну вот, я проснулась.
– Прости. А теперь снова засыпай – сегодня воскресенье, – и я вышла, не моргнув глазом.
Я пошла в ванную, намотала на расческу туалетную бумагу и попыталась что-то сыграть. И потом потащилась обратно в свою Берлогу Марти:
– Пап, ничего не получается!
– Ну, что такое? Марти, я же еще сплю!
– Туалетная бумага просто рвется и превращается у меня во рту в розовую кашу – смотри! Ну почему в этом несчастном доме все должно быть розовым?
– Розовая каша? Ох! Нет, это должна быть не туалетная бумага. Тебе нужна старомодная – скользкая, плотная бумага. Знаешь, такая есть у бабушки.
Я потопала в шкаф под лестницей посмотреть, не запрятана ли у нас где-нибудь такая бумага, но у нас была только мягкая, с которой любят играть щенята. Я уставилась на порошки для стирки, на кухонные губки и на пылесос… Я смотрела на пылесос долго и упорно. У нас был такой пылесос, в котором нужно подсоединять разные трубки с разными щетками на конце.
Я взяла одну трубку и попробовала в нее подуть. Раздался самый замечательный, самый печальный звук, будто из хобота слона. Я еще подула, посильнее. Чудеса! Теперь этот звук издавало целое стадо слонов. Я дула ритмично – так, чтобы получилось «С днем рожденья тебя». Тут дверца шкафа распахнулась, и на меня безумными глазами уставилась мама:
– Мартина Майклс! Положи это на место! Сейчас семь часов утра воскресенья! Ты что, с ума сошла? Хочешь разбудить всех соседей?
– Мам, я просто стараюсь сыграть мелодию. Ты слышала? Я могу сыграть «С днем рожденья тебя»!