Все страсти мегаполиса
Шрифт:
Он опять замолчал.
– Что на таких, как я, такие, как ты, не женятся, – закончила вместо него Соня.
– Да. – Петины глаза перестали бегать. Взгляд выразил необычную для него твердость. – Я думал, ты всегда это понимала. Ну сама посуди, Соня, ведь мы с тобой абсолютно разные. У нас нет ни одного общего интереса. Ты ни разу не расспросила меня о моей работе. Не думай, я нисколько не обижаюсь, – поспешно добавил он. – Меня, честно говоря, твоя работа тоже совершенно не интересовала. А когда мы, вот например, ходили в театр, я видел, что тебе скучно, и...
– Мы ходили
Это была правда. Когда они попали в Театр Маяковского на «Женитьбу», на которую с трудом удалось достать места через подругу Аллы Андреевны, Соня никак не могла понять, почему этот спектакль считается таким модным. Она видела только, что актеры произносят текст, который она со своей хорошей памятью помнила еще со школы, – и больше не видела ничего. Зачем было собирать всех этих известных актеров для того, чтобы они произнесли всем известный текст, было ей непонятно. И к концу спектакля она чуть не уснула от этой непонятности и скуки.
– Я и говорю, у нас с тобой совершенно разные вкусы, – сказал Петя. – Все-таки, знаешь, разное... детство значит немало.
– Разная родословная, ты хотел сказать, – усмехнулась Соня.
– Ну зачем так? – поморщился Петя. – Мы ведь не собаки. Разное воспитание, разный образ жизни... Это невозможно игнорировать. Но ты была мне... приятна, и я считал, что для тех отношений, которые у нас сложились, этого достаточно.
«Ты мне нужна», – вспомнила Соня.
Это были единственные Петины слова, которые можно было считать объяснением в любви. Вернее, она почему-то сочла их объяснением в любви. Может, потому, что ни в каком объяснении не нуждалась.
«Ты получила то, что хотела, – вчуже, как о посторонней, подумала о себе Соня. – Вернее, то, чего тебе было достаточно. Ты не мечтала о несбыточном и получила то, что можно потрогать рукой».
Она взяла щипчики из серебряной сахарницы, повертела их в руке. Голова ее была холодна, а сердце молчало. Да и говорило ли оно с нею когда-нибудь вообще, ее сердце?
– Я пойду, Петя, – сказала Соня. – В общем-то я тебе тоже благодарна. Ты мне тоже помог кое-что понять о себе. И ты, и...
И кто? Алла Андреевна? Соня не хотела об этом говорить. Да и сама не понимала этого до конца, не могла выразить ясными словами.
К счастью, Петя и не стал ее об этом расспрашивать.
– Не уходи, Соня, – произнес он просительным тоном. – Ну, извини меня. Хотя, честное слово, тебе не на что обижаться! Эта женщина – абсолютная случайность, она ничего для меня не значит.
В его карих глазах стояло не больше вины, чем в глазах ребенка, стащившего предназначенные для гостей конфеты. Ведь взрослые должны понимать, что ребенку конфеты просто необходимы! И они, конечно, извинят его поступок.
Объяснять Пете что-либо было бессмысленно. Да и зачем? Соня ведь и сама считала, что ей не на что обижаться. И ей не было жаль себя. И уж тем более не было жаль его. Она давно уже догадывалась, что Петина жизнеспособность куда выше, чем кажется на первый взгляд. А теперь она поняла это совершенно ясно.
Она допила кофе, перевернула чашку на блюдце. Но поднимать ее, чтобы разглядеть рисунок судьбы, не
Глава 7
Глициния уже отцвела, а дрок весело желтел вдоль дороги, и трава еще не высохла на взгорьях – зеленела молодо, и сладкий запах лавровишни стоял повсюду.
И воздух, вливающийся, казалось, не в легкие только, но и в душу, не был еще иссушающим. Он таил в себе тысячи неразделимых запахов, и душа наполнялась от него тем разнообразием, которое только и есть жизнь.
Соня не предупредила маму и беспокоилась теперь, что та испугается, увидев ее на пороге. Но мама испугалась бы и в том случае, если бы Соня сообщила ей о своем приезде по телефону: робость перед жизнью была главной частью ее натуры, так что выбора у Сони не было.
Выбор был лишь в том, на пороге увидит ее мама или раньше, когда Соня только свернет от улицы к дому, прячущемуся за деревьями.
Мама сидела у окна и смотрела вниз, во двор. Увидев Соню, она вскочила. Соня издалека услышала, что мама ахнула.
– Ма! – громко и спокойно сказала она. – У меня отпуск! Я отдохнуть приехала.
Как только Соня шагнула под ветки каштана и магнолии, растущих во дворе, она сразу оказалась в том привычном мире, в котором мама уже не должна была за нее бояться.
– Сонечка, – сказала мама, – ну как же ты не предупредила? У меня ни обеда толкового, ничего... Себе ведь не готовлю. А вещей у тебя, господи! Как же ты дотащила? – воскликнула она.
– Таксист дотащил.
Соня поставила на асфальт два огромных чемодана. Вещей, конечно, накопилось много. Сначала она хотела оставить часть у комендантши, но потом решила, что смысла в этом нет. Что она, поедет еще раз в Москву специально за вещами?
Соня рада была увидеть маму – при одном только взгляде на нее сердце отзывалось особенным, ни с кем на свете больше не связанным счастьем. Но ей хотелось поскорее миновать неизбежный промежуток первых разговоров, расспросов, рассказов. Хотелось, чтобы ялтинская ее жизнь поскорее вошла в привычную колею. И чтобы изгладилась таким образом жизнь московская, которая, как Соня с удивлением поняла, тоже успела стать для нее привычной.
Она с трудом досидела дома до вечера. К счастью, на юге темнело рано – Соня уж как-то успела об этом позабыть, – и мама ложилась тоже рано.
– Отец приходил, – вспомнила она уже перед самым сном, стоя на пороге своей комнаты.
– Зачем? – спросила Соня.
Прежде она не любила разговоров об отце и никогда не спрашивала, зачем он приходил, как живет и что делает. Но теперь, после Москвы, изменилось в ней и это. А почему, при чем тут Москва, какая здесь связь? Она не знала.
– О тебе спрашивал, – ответила мама. – Я ему рассказала, что ты в кино снимаешься, как раз и сериал этот у нас шел – про пожар любви, что ли... Ты там такая красавица! Я только на тебя одну и смотрела. И ему, посмотри, мол, говорю, какая Сонечка наша красавица. А он все расспрашивает: а что она сама, мол, про свою жизнь думает? Я ему – откуда же мне знать, что она думает? Звонит часто, говорит, все хорошо у нее, и голос веселый.