Все ураганы в лицо
Шрифт:
В Каховке Блюхера встретил Фрунзе.
— Изумлен стойкостью ваших красноармейцев. Вы чем-то недовольны, Василий Константинович? Почему такой расстроенный вид?
Блюхер, в самом деле, был угрюм, супил густющие брови, старался не смотреть в глаза командующему.
— Я всем доволен, товарищ командующий. А вот как бойцам объяснить все это?.. Наступали, преследовали — стоп!
— А никак пока не надо объяснять. Все объяснится со временем. Будем хранить военную тайну. Вам-то могу сказать: успех вашей дивизии — частный успех. Одержанные победы — частные победы. Силенок у нас маловато. Нельзя их распылять. А на подходе Первая Конная! И еще одну армию формируем — Четвертую. Вот подойдет Буденный… А ведь ваш командарм Авксентьевский со мной тоже чуть не поссорился: иду через головы побежденных в Крым — и все тут! Нельзя. Рано.
Блюхер догадался: начинается
— Показывайте подбитые танки, Василий Константинович. «Сфинкс»! Поломали «Сфинксу» ребра…
Недавнюю победу Фрунзе оценивал как начало стратегического крушения Врангеля. Ленин предостерег:
«Боюсь чрезмерного оптимизма. Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма».
Бывал ли Владимир Ильич когда-нибудь в Крыму? А если не бывал, то прямо-таки удивительно, что, находясь там, в Москве, он учитывает эту сугубо специальную, тактическую деталь — переходы вброд… Самое уязвимое место во всем стратегическом замысле Фрунзе. Сколько ночей потратил он, изучая эти проклятые броды! Засылал к Перекопу и Чонгару разведчиков… А может быть, никакие броды и не потребуются вовсе?..
РАДИОГРАММА ВРАНГЕЛЮ
Встреча с Буденным была бурной. Его конница наконец-то подходит к Бериславу. Все воспрянули духом. Михаил Васильевич с видимым удовольствием разглядывал подвижного, загорелого усача, молодо сверкающего круглыми глазами. Вспомнили старые времена: Минск, Западный фронт, корниловщину, кавказскую кавалерийскую дивизию, в которой тогда служил Семен Михайлович. Сколько событий за четыре года!
Оказалось, что Буденный хорошо знаком с Уборевичем, Гусевым и Николаем Куйбышевым. В прошлом году, когда дрались с Деникиным, Сергей Иванович Гусев был членом реввоенсовета ударной группы, куда входил конный корпус Буденного. Командовал группой Василий Шорин. Дрались за Царицын, начальником гарнизона которого был барон Врангель; уже тогда Врангель применил новейшую технику — танки. Применял он и химические снаряды. Конный корпус Буденного участвовал в Воронежско-Касторненской операции. Это Буденный получил приказ овладеть Воронежем и Касторной. Прежде чем принять решение, Семен Михайлович послал в Воронеж, занятый белыми, Олеко Дундича. В форме казачьего офицера Дундич с отрядом красноармейцев проник в Воронеж и тут, на месте, выявил систему огня противника, его состав и группировку. Воронеж был взят. Взяли Касторную. Вот тогда-то на базе конного корпуса была создана Первая Конная армия. Она освободила. Ростов, очистила от белых Северный Кавказ; потом, совершив тысячеверстный марш с Северного Кавказа на советско-польский фронт, овладела Житомиром, Бердичевом и повела наступление на Львов…
— Уборевич со своей армией прикрывал левый фланг нашей Конной. Тогда-то мы и познакомились, — сказал Семен Михайлович.
Нет, Михаил Васильевич не удивлялся сцеплению жизненных обстоятельств. Теперь, когда в гражданской войне, по сути, остался один-единственный фронт — Южный, к нему приковано внимание всей республики, всего мира. И нет ничего удивительного, что здесь очутились Буденный и Ворошилов, Председатель ВЦИК Калинин, нарком просвещения Луначарский и прославленный поэт-большевик Демьян Бедный. И оказалось, что все, собравшиеся в штабном вагоне, давным-давно знакомы, а общих знакомых не перечесть: Бубнов, Шорин, Сталин, Дзержинский, Тухачевский, Киров, Азин, Постышев, Гай, Восканов, Баранов, Валериан Куйбышев, Элиава…
С каждым из них у Михаила Васильевича были отношения, а отношения, как известно, составляют сердцевину жизни; если бы у Фрунзе не было сложившихся отношений с десятками и сотнями тысяч рабочих Иваново-Вознесенска и Шуи, Минска и Читы, с десятками и сотнями тысяч крестьян Поволжья и Урала, с дехканами Средней Азии, с бойцами и командирами всех фронтов, которыми ему довелось командовать, с тысячами партийных товарищей, не было бы Фрунзе как такового, ибо он неотделим от своей среды, своей стихии — масс. Человек не может сам по себе. Он живет отношениями.
…Степи Северной Таврии. Они словно созданы для войны, для легенд. Первобытная непаханная степь, охваченная тишиной. На кургане — грубо высеченная серая каменная баба с плоским лицом — степной сфинкс с необъяснимой древней улыбкой. Бредит степь исчезнувшими скифскими племенами, несметными сокровищами скифских царей, золотыми и серебряными амфорами, тяжелыми золотыми
И странно видеть на кургане всадников в остроконечных шлемах с красными звездами. Это разведчики Буденного.
…Теперь, когда подошли первые дивизии Конной Буденного, а формирование Четвертой армии закончилось, пора было начинать наступление. В распоряжении командующего фронтом было тридцать три тысячи штыков и сабель, он выделил сильный оперативный резерв. И хотя с того дня, как он приехал на фронт, беспрестанно шли тяжелейшие бои, ему удалось создать почти четырехкратное превосходство в силах над противником. Даже орудий, самолетов и бронемашин сейчас у него насчитывалось больше, чем у Врангеля. Республика бросила сюда все.
Терпеливо и настойчиво готовил он последний удар.
Его стратегический замысел был грандиозен: одной решительной наступательной операцией закончить гражданскую войну! Ему казалось, что он учел все. Случайностям нет места, когда речь идет о завершении целого периода в истории. Если бы Врангель не был авантюристом и мог беспристрастно оценить неумолимость совершающегося процесса, он понял бы, что ни техника, ни субъективный фактор сейчас не имеют значения.
Но Врангель этого никогда не поймет. Он верит в счастливую звезду, в свою исключительность, в помощь союзников, в несокрушимость перекопских и чонгарских укреплений, в силу децимации и своих приказов. Он — игрок. Но он прямо-таки не может поверить, что игра проиграна. Его союзники, те уже сообразили, что последняя ставка бита: англичане отозвали военную миссию; французы не желают больше вкладывать капиталы в такое сомнительное предприятие, как война «черного барона» против величайшей державы, разбившей за три года всех ставленников Антанты; Польша вышла из игры, да и не нужен ей Врангель с его претензиями на престол. Врангель одинок, как никогда. Но он этого не хочет понимать, он цепляется за последнюю возможность: если придется отступить, отсижусь в Крыму, а весной начну новое наступление. Он пытается обмануть себя и других. И когда он на весь мир кричит, что не в силах держаться один, то это — шантаж, запугивание союзников. А они на самом деле знают: Врангель не удержится!
Сперва Фрунзе страшился: как бы «черный барон», перетрусив, не залез в «крымскую бутылку» до начала операции Красной Армии! Но потом успокоился: разведка донесла, что противник продолжает укрепляться в Северной Таврии на мелитопольских позициях и в районе Серогозы.
План Фрунзе состоял в следующем: согласованным концентрическим наступлением всех армий уничтожить главные силы Врангеля, группирующиеся к северу и северо-востоку от перешейков, отрезать пути отхода в Крым. Да, не пустить барона в Крым, покончить с ним в Северной Таврии!.. Ну, а если этот план по каким-либо причинам выполнить не удастся, то на плечах бегущего противника ворваться в Крым, овладев перешейками. Замысел изящный, свидетельствующий о зрелости и высокой культуре полководческого таланта Фрунзе. Старые генштабисты только руками разводили: приходится, мол, нам отбрасывать прежние представления о военном искусстве и переучиваться заново… Он выслушивал генштабистов с неподдельным удивлением: ведь другого решения в принципе не может быть! Оно продиктовано всеми обстоятельствами, вплоть до конфигурации линии фронта.
Ему и в голову не приходило, что при создавшихся обстоятельствах можно принять десятки других бездарных решений и что таинство творчества и заключается в способности полководца производить единственный в своем роде отбор, в умении обобщать, находить самое важное звено, смело отметать шаблоны. Война шла к концу, а он до сих пор так и не поверил в свою исключительную одаренность, все думал о том, как бы поскорее разделаться со всем этим да вернуться в Иваново-Вознесенскую губернию, где его ждут не дождутся. Оттуда приезжают делегации, шлют для красноармейцев теплые вещи. И в то же время он знал, что без этой страсти — разрабатывать операции, двигать армиями, находить уязвимые места у противника, вводить его в заблуждение, разбивать его — жизнь станет намного беднее, как бы поблекнет. Именно тут отныне было его место. Раз и навсегда он нашел себя. Это страсть, страсть самая могучая, пожирающая его всего, и от нее не освободиться никогда… Увлечение поэзией, ботаникой, политической экономией — все это как бы побочный продукт, и даже странно, что когда-то он всерьез считал себя поэтом, мечтал о тоненькой книжке революционных стихов, и почему-то обязательно в синей обложке. Когда он стал расхваливать стихи Демьяна Бедного, поэт грустно улыбнулся и сказал: