Всё вернётся
Шрифт:
— Хватит! — рявкнул Мартин, дрожа от сдерживаемой ярости. — Отвечайте: ваш сын законнорождённый?
— Да! Да! Да! — не помня себя от гнева, выкрикнула Рената. — Почему это так важно для вас? Говорите или убирайтесь отсюда!
Мартин провел дрожавшей рукой по своим черным волосам. Он был в шоке, от его уверенности не осталось и следа. К Ренате снова вернулся страх.
— Я уже сказал вам, я устанавливаю факты, — процедил он сквозь зубы.
— Возможно. Но зачем? Я хочу знать, что происходит! — крикнула она раздраженно и нечаянно сделала резкое движение.
Свое недовольство Ник
Мартин даже не догадывался о ее муках. Вот перед ним сидит женщина, скорбная невинность, и с нежностью смотрит на своего младенца. Мать и дитя. Крошечный, беззащитный ребенок, законный наследник Гринвуда.
Господи! Мартин содрогнулся. Он все еще не мог прийти в себя после полученного удара. Его внезапно лишают той жизни, которую он любил, дома, земли, планов будущих и уже выполненных. Он уже не властен над всем этим огромным хозяйством.
Он представил лицо Томми, когда тот узнает, что они должны уехать отсюда, его недоумение, почему они бросают свой дом, друзей и жизнь, которая, как они считали, принадлежала им по праву.
Это был самый мучительный момент в жизни Мартина, у него было ощущение, что вся его жизнь прожита напрасно. В голове Мартина теснились мысли, одна тяжелее другой. Не успел он опомниться от признания матери, как испытал второй шок от встречи с дочерью Стивена. И дело было даже не в том, что она дочь Стивена, этой паршивой овцы в семье Фарино. Необычайная чувственность Ренаты сразила Мартина наповал, она проникла через барьер его холодного безразличия к женщинам и вызвала в нем неугасимое желание.
Каждый ее жест, каждый взмах длинных ресниц были посягательством на его монашеский образ жизни.
Эти неуправляемые эмоции беспокоили Мартина. По-хорошему, ему следовало бежать от женщины, которая столь сильно действовала на него. Мартину нестерпимо хотелось обнять ее и целовать эти нежные губы до тех пор, пока хватит дыхания. Это было какое-то сумасшествие. Ему нельзя даже думать о таких желаниях!
Но Мартин был не в состоянии укротить себя. Он готов был пойти за ней на край света, лишь бы только видеть ее. Что с ним происходит, черт возьми?!
Его воля оказалась слабее желания, и за это Мартин ненавидел себя. Разрываясь между здравым смыслом и низменными требованиями своего тела, он стиснул зубы и невероятным усилием воли отвернулся от Ренаты.
Он боролся с желанием к совершенно незнакомой женщине, которая была воспитана человеком, лишенным моральных устоев. Какой она выросла в результате такого воспитания? Она не могла не унаследовать дурные привычки своего отца.
Мысли Мартина по-прежнему путались, но одно он знал наверняка. Он должен сказать ей: «Эта земля, и все, что вы видите здесь, — огромный особняк со старинной мебелью и картинами, конюшни, различные постройки и коттеджи — принадлежит вашему сыну. Каждый месяц он будет получать ренту, которая обеспечит его будущее и ваше, как его законного опекуна. Вы стали обладателями огромного состояния, а также продолжателями династии».
Наихудший вариант — если бы сам Стивен унаследовал Гринвуд — не состоялся из-за его смерти. Теперь его, Мартина, долг, сообщить Ренате о праве ее сына на наследство и откланяться. Но у него по-прежнему не поворачивался язык сказать это.
Пока Ник не достигнет восемнадцати лет, управлять Гринвудом будет Рената. И деньги тратить тоже будет она. Но Мартин не знал о ней ровным счетом ничего.
За исключением того, что она красивая и сексуальная женщина. Мартин заскрежетал зубами, пытаясь убить в себе отвратительную похотливость. Непреодолимая тяга к Ренате была какой-то первобытной и пугающей оттого, что лишала его привычного самообладания. Мартину казалось, что его надежный, знакомый мир рушится, а вместе с ним и с трудом обретенный контроль над своей изменчивой, экспансивной натурой. Может, откровение матери освободило меня от смирительной рубашки, которую она в свое время сама надела на мои эмоции? — подумал Мартин.
Если вспомнить, что он плод любви двух очень страстных людей, потворствовавших своим низменным желаниям, то нет ничего удивительного в том, что в ту самую минуту, когда он увидел Ренату, в его крови вспыхнул огонь, который он тщится укротить.
Мартину не нравилось, что он полностью потерял контроль над собой. Он уже не знал, кто он на самом деле. Он испытывал какой-то животный страх, словно его бросили в глубокую бездонную пропасть.
Криво усмехнувшись, Мартин подумал, что подавление эмоций имеет свои плюсы и, в конечном счете, может даже пойти во благо.
Он хмуро уставился в землю. Что касается Ренаты, то… она жила с отцом и не могла не знать о его дурных наклонностях. Тем не менее, она явно преклоняется перед ним. Не потому ли, что у них одинаковые привычки? Или она безоглядно любила отца, несмотря на его дурное поведение?
Столько вопросов — и ни одного ответа, а ведь от человеческих качеств Ренаты зависел следующий шаг Мартина. Он вспомнил, как она повела себя с ним, незнакомым мужчиной, когда он потерял бдительность и случайно продемонстрировал свои чувства к ней. Ее губы изогнулись в сладострастной улыбке, а в глазах появился заманчивый блеск. И он, Мартин, ухватился за это откровенное приглашение обеими руками.
Возможно, между ними возникло взаимное притяжение. А может, она реагирует так на каждого мужчину. Откуда ему знать? Мартин не мог рисковать будущим Гринвуда. При плохом управлении и отсутствии средств на развитие поместье зачахнет и погибнет. Он должен знать о Ренате гораздо больше, прежде чем объявит ей, что ее сын является наследником семьи Фарино.
Мартин услышал за своей спиной шуршание одежды, Рената застегивала блузку. В нем снова вспыхнуло желание, и он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться.