Все впереди
Шрифт:
— Да, — согласилась я, — он и вышел.
Отец смотрел на меня долгим задумчивым взглядом.
— Для тебя это хорошо, Мэл, что ты разозлилась, в самом деле. Было бы ненормально, если бы было не так. Однако, если ты не дашь злости выйти, она будет разъедать тебя изнутри, разрушит тебя. Так что… пусть злость выйдет, дорогая, пусть пройдет…
— Как, папа, скажи мне: как?
Он помолчал, затем наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.
— Ну, есть одна вещь, которую ты могла бы сделать.
— И что это?
—
— Конечно, помню, — сказала я. — Ты единственный, кому я рассказал про сейф, папа. Зачем он был мне нужен.
— И прах до сих пор находится здесь, в сейфе? До сих пор наверху?
Я кивнула головой.
— Я думаю, пришло время дать твоей семье последний приют, Мэл, я в самом деле так думаю. Может быть, если они будут в покое, ты сможешь понемногу обрести себя. По крайней мере, можно было бы с этого начать…
*
На следующий день я встала на рассвете.
Слова отца, сказанные накануне вечером, глубоко запали мне в душу, и очень рано утром, не в силах спать, я приняла решение.
Я сделаю то, что он посоветовал мне.
Я помещу останки моей семьи в место последнего приюта. Это надо сделать сейчас.
Я быстро оделась в хлопчатобумажные брюки и майку и спустилась вниз, направляясь в подвал. Только на прошлой неделе я приобрела большой металлический ящик для магазинов, и он идеально отвечал моему замыслу.
Неся ящик, я вернулась в маленькую гостиную на верхнем этаже. Положив ящик на диван, я подошла к стенному шкафу. Ключ от сейфа хранился в шляпной коробке на верхней полке; взобравшись на небольшую стремянку, я достала ключ, спустилась со стремянки и открыла сейф.
Вначале я вынула прах Эндрю и Трикси; затем вернулась за маленькими контейнерами с прахом Джейми и Лиссы. Все четыре урны я положила в металлический ящик, закрыла его и спустилась с ним вниз.
В глубине души я всегда знала, что если я когда-нибудь похороню их прах, то сделаю это под старым кленом недалеко от моей мастерской.
Дерево было огромным, с толстым изогнутым стволом и развесистыми ветвями, ему, должно быть, было не меньше трехсот лет. Оно росло у угла моей мастерской и защищало от изнуряющих солнечных лучей в летние месяцы, но при этом не загораживало свет.
Это дерево всегда было любимым деревом Эндрю, так же как и этот тенистый уголок имения; мы часто устраивали здесь пикники. Близнецы любили играть неподалеку от дерева; под его зеленым навесом было прохладно во время самой невыносимой жары.
Я вырыла под деревом глубокую яму.
Закончив рыть, я выпрямилась, воткнула лопату в землю и пошла за ящиком.
Встав на колени над краем могилы, я опустила в нее ящик, затем замерла на минуту, положив руки на ящик. Я закрыла глаза и вызвала образы моих любимых перед своим внутренним взором.
«Здесь вам будет спокойно», — сказала я им и начала кидать землю лопатой на верх ящика, и не остановилась, пока не закопала всю могилу.
Я стояла над ней несколько мгновений, затем взяла лопату и вернулась в дом.
Позже утром я сказала отцу, что сделала. Затем повела его к клену показать, где я захоронила их прах.
— Помнишь, мы здесь устраивали пикники, а близнецы здесь часто играли, особенно когда я занималась в мастерской живописью.
Отец обнял меня за плечи и прижал к себе. Было видно, что он взволнован и не может говорить.
38
Коннектикут, август 1990
— Какой поразительный успех! — воскликнула Диана, обернувшись ко мне с широкой улыбкой. — Это замечательно, Мэл, что ты сделала в первые же четыре месяца.
— Да, я даже была немного удивлена, — согласилась я. — Я бы не смогла этого добиться без вашей и маминой поддержки. И без Сэриной помощи и советов. Вы все мне ужасно помогли.
— Очень любезно с твоей стороны говорить такие вещи, но все это произошло благодаря твоему ежедневному кропотливому труду и вдохновенным идеям, а также, будем смотреть правде в глаза, необыкновенной деловой хватке, — ответила смеясь Диана; при этом она выглядела очень довольной. — Кто бы мог подумать, что ты окажешься второй Эммой Харте?
— Вовсе нет, мне до нее далеко, — сказала я.
Диана снова засмеялась.
— Мне приятно думать, что ты незаурядная женщина девяностых годов.
— Будем надеяться, что так оно и есть. Хочу вам признаться, Диана, мне понравилось заниматься розничной торговлей. На самом деле, мне нравятся все стороны этого дела. Добиться хорошей работы здешних магазинов было трудно, но, добившись этого, я получила массу удовлетворения.
— Так всегда бывает, когда принимаешь вызов, — ответила Диана. — И по моему мнению, дело здесь не только в том, что труд твой вознаграждается — это занимает голову и дает выход энергии. Я знаю, что в конце дня я могу думать только о постели, и засыпаю немедленно, так я бываю измучена.
— У меня то же самое, — сказала я.
Диана помолчала, некоторое время смотрела на меня, а затем осторожно спросила:
— Как ты себя чувствуешь на самом деле, дорогая?
Я вздохнула:
— Ну, конечно, и дня не проходит, чтобы я о них не подумала, и печаль и тоска не проходят, они засели во мне глубоко. Но я заставляю себя действовать, продолжать жить. И как мы с вами обе знаем, такая невероятная занятость действует благотворно.
— Я узнала это много лет тому назад, — пробормотала Диана. — Именно антикварный магазин и мое дело спасли мне жизнь после смерти Майкла. Работа — великий целитель.