Все. что могли
Шрифт:
В небе послышалось тарахтение: близко кружил легкий самолет. Неожиданно в вышине вспыхнула гирлянда осветительных ракет. Темень отступила, люди, изготовившиеся к атаке, шарахнулись с открытых мест под деревья, в кусты. По лесу разнесся усиленный радиоустановкой голос: «Говорит начальник пограничного отряда Ильин. Вы окружены. Предлагаю сложить оружие и сдаться. Те, кто не совершил преступлений против народа, будут освобождены».
Лес минуту молчал, там шла глухая возня. Вдруг раздались истошные вопли, загрохотал пулемет. Через мгновение стрельба разгорелась
28
Ильин собирался на службу. За окнами ярко светило солнце, золотые зайчики прыгали на подоконнике.
Маленький Андрюшка теперь постоянно вставал вместе с папой, перед уходом любил забираться на руки к нему, теребить начищенные, поблескивающие пуговки на гимнастерке, пряжку на портупее. Сегодня потянул с головы отца фуражку.
— Не рано ли примеряешь? — Ильин засмеялся, опустил сына на пол, надел на него фуражку.
Мальчик, как гриб-боровичок, засеменил по комнате. Фуражка сползла на нос, закрыла глаза, он споткнулся. Сидел на полу, размышляя, не похныкать ли.
Взяв с комода зеркальце, отец погнал по полу «зайчика».
— Лови, Андрюшка.
Парнишка вскочил, потопал за золотым кружком. Надя, ласково поглядывая на обоих, сказала с улыбкой:
— Кто из вас маленький-то, не пойму?
Не выдержала и сама кинулась помогать сыну ловить «зайчика». Отец задержал его, они упали на кружок вместе — мама и сын. Ильин подхватил обоих, прижал к себе с двух сторон.
Проходя мимо окон своей квартиры, помахал на прощание жене и сыну, прильнувшим к стеклу.
Пружинисто шагал через рощу, наполненную утренней возней и щебетом птиц, наблюдал, как золотые пики лучей пронзали толщу дубов и лип, следил за игрой синих теней, падающих от них.
Остановился возле дуба с тайником Гуменюка. Вспомнил, как неделю назад в тяжелой ночной схватке пограничники и воины оперативного полка сокрушили, не пожелавшие сдаться, курени Богайца и Затуляка. Были там и те, кто не хотел крови, пытался пойти на мировую, но им свои же стреляли в спину. Иные прятались в чаще, в прошлогодних копнах или просто лежали на земле, прикинувшись убитыми. Эти люди сдались, и сейчас уже отпущены по домам. Отпетые негодяи, уголовники, бывшие прислужники немцев на протяжении всей войны, дрались остервенело, до последнего патрона.
Были убиты Будько, первый помощник Богайца, и пан Затуляк, так и не ставший «полковником», как обещал Богаец. Видит Бог, думал Ильин, им предлагалась другая возможность, иной исход. Не захотели. Или знали за собой такие грехи, за которые прощения нет.
Погиб и Портнов. То ли случайная пуля нашла его, то ли бандиты застрелили, поняв, что не без участия двух парашютистов выманили их из схронов и накрыли. Янцен сумел оторваться, присоединился к Горошкину, был ранен и снова отправлен в госпиталь.
Но пан Богаец исчез. Горошкин еще под Сталинградом сожалел: везуч господин Богаец. Судьба снова благоволила ему. Где-то затаился. Надолго ли?
За минувшую неделю не произошло в селах и хуторах ни нападений, ни убийств. Казалось, очистился, посвежел даже воздух.
С двумя десятками верных хлопцев Богаец ушел за железную дорогу. Была у него там «замороженная» база, которую берег на крайний случай. Готовил ее когда-то Микола Яровой. Нет Миколы, пропал, но тайну базы не выдал. На ней имелось все необходимое: оружие, боеприпасы, одежда, консервы и сухари.
Первые часы, взбешенный тем, что пограничники его провели, как воробья на мякине, Богаец был мрачнее тучи. Постепенно выходил из шока. Июнь сорок первого, на что очень надеялся, не повторился. Самым страшным казалось то, что не удалось вырваться. Ильин переиграл его.
Но только ли Ильин со своими пограничниками? Что случилось с селянами? Еще вчера многие из них шли к Богайцу, безропотно подчинялись. Сегодня они почему-то глядели в другую сторону. И устрашение мало действует. Помогают пограничникам отстраивать заставы. Контрольный пункт на железной дороге возводят. В прежние времена там была таможня. Тянутся к пограничникам потому, что те тоже селянам помогают? Безлошадным раздали коней. Но люди Богайца сожгли хаты тех, кто их взял.
Днями и ночами бродили по округе его парни, присматривались, примеривались, где можно покрепче насолить. Сам, одевшись попроще, с уздечкой, перекинутой через плечо, будто в поисках затерявшейся коняги, пробирался то к пограничной заставе, то к линии границы, щупал, прикидывал, где прорваться на ту сторону. Но только так, чтобы наверняка. Сначала здесь разгром учинить, отвлечь пограничников. Может под штаб погранотряда мину подложить?
— Наденька, не жди меня к обеду, — позвонил Ильин жене перед отъездом на заставу. — Приложи трубку к Андрюшкиному уху, я тоже скажу ему «пока».
Надя рассказывала, какими удивленными делались глаза у сына, когда он слышал из трубки знакомый голос, крутил головенкой, искал отца.
— У него по распорядку сон. Разве забыл?
— Целую вас обоих. До вечера.
Она знала, Андрей ехал на ту заставу, где встретил войну. Ее восстановили раньше других, потому что кирпичная коробка стен, хотя и побитая снарядами, сохранилась. Сегодня там соберутся пограничники с соседних застав, крестьяне ближних хуторов и сел. Ей тоже хотелось побывать на необычном празднике. Но придется подождать, пока подрастет сынок.
На заставе Ильин увидел много народа. Принаряженные женщины и девушки угощали пограничников домашней снедью. Мужики пробовали солдатские щи да кашу. Кое-кто из них уже подзаправился горилкой. Со двора неслось: «Распрягайте, хлопцы, коней…»
Подошел с рапортом необычайно озабоченный начальник заставы. Сразу заговорил о ЧП. Перед ним ночью повинился солдат. Сутки назад он стоял часовым. К заставе подошли какие-то люди. Пока велась стройка, тут много бывало всякого народу. И эти не насторожили часового. Конечно, он не имел права допускать их, но они назвались Стронгелями, сказали, дескать, уезжают, на празднике быть не могут, пришли попрощаться. Выпили по чарке, поднесли и ему. Он не отказался. Когда пробудился, тех людей и след простыл. Пусть его под трибунал отдадут, умолчать о своем проступке нет сил, совесть заела.