Все. что могли
Шрифт:
— Как-нибудь я сама с «этим» управлюсь. За пистолет спасибо. В бою пригодится, — по-прежнему улыбалась Надя.
Она нацепила тяжелую кобуру на ремень. Силаев помолчал, взгляд его оттаял.
— Завидую вашему мужу, — глубоко и печально вздохнул он. — Хочу, чтоб меня вот так же ждали.
— Вам еще встретится та, которая поверит в вас. И будет ждать.
— Вы не обходите мою роту стороной. Ладно? Помните, что там у вас хорошие, добрые друзья.
Подарок Силаева спас ее. И опять она, задним числом, испугалась, припомнив, как немец навалился на нее. Ей стало дурно.
Это она, фельдшер Надя Ильина, убила человека? Ее сотрясала дрожь. Натянула на плечи одеяло, но зубы против воли постукивали.
Возле землянки послышался голос Зарецкого, он вывел Надю из тяжелого, почти обморочного состояния. «Вот что, — решительно сказала она себе, — довольно киснуть. Вставай и принимайся за дело. Военврач давно на ногах, а его слабонервные подчиненные греют бока на нарах».
15
С утра на позициях полка было тихо. Немцы не стреляли, не атаковали. Надя обходила роты второго батальона, спрашивала, нет ли больных; легкораненым, оставшимся в строю, меняла повязки. До слуха доносился гром, но после него не налетал прохладный ветер, небо не разражалось сверкающими струями дождя. Гром этот катился с севера, где в дымных тучах лежал город, обложенный могучей дугой немецких войск, концы которой упирались в Волгу.
Но и здесь тишина была недолгой. Скоро ударили немецкие залпы, начали рваться снаряды и мины. В ответ громыхнула наша артиллерия. Короче говоря, день-то был обычный, необычной явилась только утренняя тишина.
В батальоне по телефону Надю нашел военврач Зарецкий, потребовал, чтобы она срочно пришла в медпункт. Она с досадой подумала, что Борис Львович все-таки решил увести ее с передовой.
«Это лишнее. Я не папенькина дочка», — пришли на память вычитанные в книжке, еще в детстве, слова.
— Надежда Михайловна, голубушка, — изобразил негодование Зарецкий, как только Надя появилась в полковом медпункте. — Я велел вам без моего ведома не уходить… туда. Знаю, что думаете. Военный медик должен быть там, где бой. Понимаю прекрасно, фельдшер Ильина не хочет быть исключением. По вашему возмущенному виду угадываю, вы это мне сейчас и скажете.
С ее языка, действительно, готовы были сорваться именно эти возражения. В уме вертелась нелепая фраза «не папенькина дочка». Но ничего не сказала, лишь нахмурилась. Военврач выдохся, запал у него прошел.
— Надя, я не делаю вам исключения, просто вы нужны здесь. Мы с вами вдвоем на весь полк, никак не пришлют второго врача, — он кивнул на бойцов, рядком сидевших на длинной скамейке. — Наши лучшие стрелки вызваны на курсы снайперов. Надо проверить их зрение.
Да, Надя знала, Борис Львович сам этого сделать не мог. Даже через толстые стекла очков он не различал таблицы, по которой обычно проверяется зрение. Развешивая ее, Надя увидела знакомого бойца Гудошникова.
— Яков Петрович, и вы в снайпера подались?
— Для охотника это самое подходящее занятие.
— Как ваша рана?
— Ни капельки не болит. Присохло. Можно снять бинт.
Бойцы были все здоровыми, зоркими. Заканчивая осмотр, Надя неожиданно для себя, а еще больше для Зарецкого, попросила:
— Товарищ
— То есть… не пойму? — оторопел Зарецкий, подписывавший медицинские карточки бойцов. Когда до него дошел смысл ее просьбы и по взгляду Нади он понял, что Ильина не шутит, замахал руками. — Не могу. Вы здесь больше, чем где-нибудь, нужны. Нет, не разрешаю.
Гудошников поерзал на скамейке, покашлял в кулак.
— Товарищ военврач, наша докторша отчаянная. У ей рука не дрогнет, она сможет и снайпером. Еще похлеще, чем доктором, — подлил он масла в огонь.
Это было последней каплей. Зарецкий вскочил, забегал по землянке, отрывисто восклицая что-то понятное только ему, сдернул с носа очки, наткнулся на табуретку.
— Надежда Михайловна, вы встали сегодня не с той ноги, — упрекнул ее.
Военврач горячо доказывал, что в самой природе женщины заложена гуманность, она — выражение милосердия, наконец, она мать. К тому же, Надя медик, призвание ее лечить, а не убивать. Как додумалась она, очень толковый фельдшер, изменить своей профессии?
Но чем яростней метал молнии Зарецкий, этот добрый, беспомощный в своей близорукости, пожилой человек, нашедший в Наде надежную помощницу и опору, тем менее убедительными казались ей его слова. Она еще сильнее утверждалась в своем внезапно вспыхнувшем желании, как летом в военкомате, когда решила пойти на военную службу.
— Борис Львович, разве вы забыли, что случилось, когда мы плыли через Волгу? — с почерневшим лицом тихо спросила она.
— Вот именно! Я не хочу, чтобы с вами произошло то же, что с вашими детьми, — Зарецкий неуловимо обмяк и обреченно добавил: — Сам я не в силах это решить. Как посмотрит командир полка.
— Я напишу ему рапорт.
Военврач кивнул, казалось, смирился, что уговоры его не действовали. Приказывать он не умел, считал, приказ в этом случае вряд ли поможет.
Будущих снайперов привезли на левый берег Волги, в тот городок, откуда Надя уехала на фронт. Пока переправлялись через реку, была задумчивой, лицо и глаза выдавали глубокую душевную муку. Гудошников примостился рядом с нею, видел, что ее не задевали веселые возгласы бойцов, откровенно радовавшихся, что на целые две недели уезжали с передовой от обстрелов и немецких атак. Иные, особенно молодые, таинственно подмигивали друг другу, обсуждали, не станут ли отпускать вечерами в город по увольнительной. Поскольку курсы, рассуждали они, то отпускать полагается. Не боевая обстановка. Но если начальник курсов окажется собакой, то от такого добра не жди. Ничего, можно и в самоволку махнуть. Бог не выдаст, свинья не съест. По бабам жуть как стосковались. Небось, проживают тут молодки, маются без мужиков. Об этом шептались, чтоб не услышала спутница, единственная женщина из их полка.
Надя не слышала шуточек. Она вся была на той, прошлой переправе, на заросшем кладбище, где под маленькой пирамидкой покоилась ее доченька. Стояла на песчаном волжском берегу, угадывала говор волн, отобравших у нее Димку, сыночка с родными отцовскими глазами.
Гудошников глядел на нее исподтишка и раздумывал: «Не в себе девка. Неладно у ей что-то. На какой это случай с детьми намекал военврач?» Не того склада был его характер, чтобы молчать, когда рядом страдает человек. Спросил не напрямую, издалека: