Всегда на страже (сборник)
Шрифт:
Дуб будто самой природой был создан так, чтобы служить цитаделью. В его дупле можно свободно разместиться человеку. Кроме большего лаза, служившего входом, были еще два дупла, которые вполне могли служить амбразурами. Одна такая амбразура выходила на запад, другая - на юг. В просторном дупле Новиков действительно мог переставлять ручной пулемет из одной щели в другую. Стены дупла - довольно толстые, твердые, пули их не пробивали - хорошо прикрывали бойца от вражеского огня.
Черепанов начал искать следы пробоин, как следы ран на живом теле. Затянулись они, залечились за послевоенные годы, как и все раны на нашей земле. Но некоторые все еще видны, и по ним можно судить, какой тут был огонь врага, как дуб-великан спасал советского пограничника и всеми своими силами, всем телом прикрывал воина, давая ему возможность защищать свою Родину и самого себя. Владимир Иванович внимательно осмотрел дупло и не нашел ни одной отметки, чтоб пули прошли через могучую броню дуба: где дерево было целое, живое, там пули не смогли его пробить. Но Новиков был все же дважды ранен, это, видимо, через давнишние щели.
Могучий гигант-дуб стоит тут столетия. Еще не было, возможно, ни нашей заставы, ни тех деревень и поселков, которые есть теперь, ни леса, ни теперешних полей и лугов вокруг, может, и речка текла тогда иначе, а дуб стоял, рос, набирался сил. Нелегко, видно, было прожить этому дубу столько лет. Немало всяких невзгод и лихолетий пришлось пережить ему. Какая-то злая сила - беспощадная, мерзкая - нанесла ему тяжелую и глубокую рану. Но не поддался смерти красавец-дуб, он одолел ее, залечил свои раны, и хоть остался с дуплом, но не приостановил роста, не ослаб.
Возможно, сотни поколений аистов вывелись на нем. Но в памяти людской останется то гнездо, которое было пронизано вражескими пулями в первый час войны, и тот аист, который своим тревожным клекотанием оповестил о вражеском нашествии на нашу землю.
Наверно немало всяких названий и имен давали люди этому дубу. Но в памяти людской навечно останется имя Алексея Новикова, которым назвали лесного богатыря советские люди. Пройдут многие годы, десятилетия, может, и дуб состарится, упадет, а имя это останется навечно: над ним не властны ни старение, ни тлен. Оно - вечное!
* * *
В соседнем городе, в погранотряде, полковника Черепанова познакомили с молодым, но уже лысоватым лейтенантом, назвав его главным и неутомимым искателем. Что он ищет - не сочли нужным объяснить. Сам же лейтенант воспринял данную ему характеристику довольно холодно и, козырнув полковнику, намеренно подчеркнул, что он - помощник начальника политотдела отряда по комсомольской работе. Фамилию свою назвал невнятно, глухо, будто проглотив ее в большом и неожиданном волнении. Но Черепанов видел, что лейтенант был сдержанно-спокойным и как-то не по годам серьезным, самостоятельным.
«Счастливая черта,- невольно подумал Владимир Иванович, в то же время отгоняя прочь привычку оценивать людей по внешним признакам, по разным, может, даже малохарактерным, проявлениям души.- Если это не наигранно, то для политработника - очень важно: сразу проникаешься доверием к такому человеку, уважением к его словам и делам».
– Простите, товарищ лейтенант,- заговорил полковник, чувствуя неловкость от своего поспешного интереса.- Я не расслышал вашей фамилии, а мне хотелось бы…
– Зовите меня просто - Николай,- почти перебивая Черепанова, сказал лейтенант.- Можно даже - Коля. Вы же видите: я вашим сыном мог бы быть, а то даже и внуком.
– Насчет внука - немного перехватил,- добродушно заметил Владимир Иванович.- А сыном - конечно… Сыном… - Черепанов вдруг остановился, будто обдумывая, говорить о том, что у него на душе, или не говорить.
– Я знаю о вас все,- неожиданно для него заявил лейтенант.- Но говорю об этом вовсе не для того, чтобы напомнить вам о своей фамилии или начинать с этого разговор. Чувствую, что нам будет о чем поговорить, с чего б ни начали.
– От кого вы слышали про меня?
– спросил Черепанов и не смог скрыть волнения и любопытства. Даже покраснел.
– От кого?
– переспросил лейтенант.- От всех! Теперь уже не могу сказать точно. Я знаю вас с того времени, когда начал что-то понимать, своими глазами смотреть на свет. Я рос тут, воспитывался… Слышал про вас много, а вижу впервые. Пойдемте отсюда, а то телефонные звонки…
Они вышли из штаба. Неподалеку был тенистый городской сквер с естественными, вытоптанными дорожками: тут можно спокойно походить, поговорить - людей в сквере уже не было, горожане разошлись на работу,
– Семья, где я вырос,- лейтенант стал рассказывать дальше,- жива и теперь… Она в той деревне, которую вы хорошо знаете: когда-то там стояла деревянная начальная школа. Но это не родная моя семья… Родной семьи у меня нет, родители мои погибли… - Лейтенант замолчал, внимательно и как-то требовательно посмотрел на Черепанова.- Тут погибли… Отец в первый день воины… Больше того - в первые часы войны… И фамилия моя Храмцов! Дальше, я надеюсь, вам не надо рассказывать?
Черепанов порывисто схватил лейтенанта за руку и в первый момент только пожимал ее, тряс, гладил, а произнести ничего не мог. Лицо его побледнело, широкая и несколько отвислая нижняя губа взволнованно и нервно дрожала, глаза из-под блестящего козырька горели нескрываемым удивлением.
– Ко-оля!…- приглушенным голосом наконец воскликнул он и в ту же минуту подумал, что вряд ли кто другой назовет его вот так просто по имени.- Неужели это ты?… Неужто сын Храмцова?
– Говорят, что так оно и есть,- ответил лейтенант,- а сам я своего отца не помню. Долгое время я считал своими родителями тех добрых людей, которые меня вырастили. Они и теперь считают меня своим сыном: вот если завтра, в выходной, не покажусь дома, то кто-то из них придет навестить.
Они сели на скамейку между двумя кустами желтой, слегка запыленной акации. Акация уже зацветала и пахла хоть и не слишком душисто, но приятно. Николай потрогал соцветья и задумчиво сказал:
– 8автра и будет тот день, когда фашисты напали на нас.
– Да,- тихо подтвердил Владимир Иванович.- Четверть века тому назад. Тебе сколько было? Эх, да что это я… Наверно, и года еще не было… На руках мать несла…
Николай чуть кивнул головой, но ничего не сказал. На его чистом, слегка загорелом лице мелькнуло недовольство: видимо, он не хотел, чтобы разговор сводился только к нему. Заметив, что Черепанов не собирается забрасывать его вопросами, он начал высказывать то, что его особенно интересовало, волновало, а порой и мучило:
– Еще из суворовского училища я хотел поехать к вам… - Голос его слегка прерывался от волнения и тяжести воспоминаний.- Узнал, что вы среди немногих… очень немногих пограничников той заставы остались в живых, что служите на восточной границе… И тянуло меня повидаться с вами… Вы служили вместе с моим отцом… В те тяжелые часы тоже были вместе… Может быть, вы что новое и важное знаете про него? То, про что никто не знает, и чего я не знаю… Особенно о его гибели… Он погиб в том самом бою, в каком были и вы. Как он погиб?… При каких обстоятельствах? Как это случилось?…