Всего лишь пепел
Шрифт:
Василию Петровичу совсем не хотелось возражать, ему почему-то подумалось, что визитеры говорят вполне правильные вещи. Но стоящие сзади сержанты вернули его к реальности, спросив, не следует ли применить против непрошеных гостей спецсредства?
— Нет! — прикрикнул он, повернув голову к плечу. — Кругом марш! Я вам применю! А вы, — обратился он к церковному собранию, — прекратите оскорблять власти, я при исполнении!
— Это он при исполнении коньяка накушался и с бесом по воздуху летал! — охрипшей голубкой проворковала Анна Васильевна. — И
— А мы тут благорастворяем возд'yхи молитвой, — попытался сгладить остроту момента отец Николай и высоким тенорком затянул: — Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство…
Священник смотрел ласковым взглядом и осенял крестом ворота, Василия Петровича и сержантов, так никуда и не ушедших. Однако его усилия обстановку не разрядили. В глубине участка послышался разноголосый шум, он приближался и завершился явлением трех диковатого вида фигур.
— Вся районная медиа-культура, — кричала полная дама в, несвежего вида, зеленом балахоне, — подчиняясь ответственности момента, готова единым строем дать отпор религиозному мракобесию… бесию… — она запнулась, икнула и, безпрестанно повторяя последнее слово, скрылась в темноте.
— Нехорошо вы поступили, Василий Петрович, я папе все расскажу! — озираясь по сторонам, хныкал начитанный паренек в сильно измаранном красном прикиде. По характерным следам на штанах было понятно, что касающиеся его персоны давешние опасения Семена Моисеевича оправдались. — Все папе расскажу! — в хныканье юнца послышались угрожающие нотки. Но когда Василий Петрович цыкнул, он, высоко вскидывая тощие ноги, умчался в мрак вслед за медиа-вумен.
Рядом, размахивая фалдами растерзанного ярко-оранжевого плаща, мычал Лаврентий Ливеров:
— На поругание черносотенцам отдали нас! Невинных страдальцев. История еще даст оценку через регулярное отключение электричества…
Конец этому положила Анна Васильевна, с французской хрипотцой скомандовавшая:
— Изыди, нечестивец!
После чего Лаврентий Ливеров исчез с необъяснимой быстротой: только еще был тут, а через мгновение плащ его оранжевой тенью промелькнул уже среди отдаленных деревьев…
— Как тараканы разбежались, — сказал кто-то из церковного собрания.
— Погоди, еще не все, — возразила Анна Васильевна.
Действительно, через несколько мгновений сквозь строй из двух сержантов протиснулся совершенно расхристанного вида лохматый мужик с багровым лицом. Он волочил по земле гитару и, нарушая все законы гармонии, напевал:
— Просто беги, продолжай бежать! Продолжай бежать…
Никто не сказал ему ни слова, и он, не замечая никого вокруг, ушел в свою собственную сторону, выбрав, наверное, самую для себя привлекательную точку в темноте…
— Теперь все! — подвела черту Анна Васильевна. — Можно завершать визит. Батюшка? Домой?
Церковное собрание быстро и ладно перестроилось, организовалось и с пением «Спаси, Господи, люди Твоя»
Заперев ворота, сержанты отправились на боковую — утром им предстояла долгая и нудная работа по уборке территории.
— Опять они меня уели, — посетовал Василий Петрович сыну, — не знаю как, но очень скоро с ними разберусь. Очень сурово!
— А я бы оставил их в покое, — пожал плечами Юрик, — по-моему, хорошие люди, с юмором, такие зла никому не сделают.
— Еще как сделают! И уже сделали! Мне! — Василий Петрович строго взглянул на сына. — Совсем ты в людях не разбираешься. Иди спать!
— Иду, — согласился тот и спросил на прощание: — Значит, ты и вправду летал?
Не дожидаясь ответа, он ушел в дом, а Василий Петрович некоторое время оставался на крыльце. Он думал, что жизнь странная штука. Вот и сын, вроде бы все время рядом, а словно незнакомый человек. Чем живет? Что думает? Чем интересуется? Любит ли, как он сам в юности, бокс и стендовую стрельбу? Неизвестно! Терра инкогнито! Василий Петрович вздохнул и пожалел, что не так давно бросил курить — сигарета в данный момент как никогда оказалась бы кстати.
Над его головой потрескивал единственный сейчас горящий фонарь, выглядевший странно после ураганной хэллоуинской иллюминации. Погруженный во мрак участок, не имея сил успокоиться, недовольно кряхтел. Ночь, как уставшая неприбранная старуха, брела к рубежу своего исхода, где вот-вот должна была встретиться с уже явившимся в мир младенцем — первенцем ноября…
* * *
И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ:
легион имя мне, потому что нас много
(Мк. 5, 9)
Очередную годовщину Октябрьской революции Указом президента переименовали в “День примирения и согласия”. Но большая часть страны еще жила прежними привычками. «День Седьмого ноября — красный день календаря» — эти слова из стихотворения Маршака помнили и милиционеры, и пожарники, и инженеры.
По Красной площади в Москве бодро промаршировали двести пятьдесят ветеранов — участников легендарного парада 1941 года. В это же время Василий Петрович поднимал заздравную в своем кабине — традиционную, за «день Седьмого ноября».
Недавно у них с женой состоялся серьезный разговор. Кое в чем ему даже пришлось повиниться. Никаких Хэллоуинов впредь на их участок он обещал не допускать. И в знак примирения купил ей в бутике дорогущее черное платье от какого-то там Кутюрье.
— Будем ходить в оперу и на балет, — пообещал он супруге.
Растроганная Ангелина Ивановна согласилась вернуться в дом у озера. Но вдруг слегла с приступом печеночной болезни. Ее увезли на «скорой» в больницу. Василий Петрович, конечно же, переживал, но врачи успокоили — ни о чем серьезном речи не идет, через пару недель подлечат и отпустят супругу домой. Василий Петрович решил не терять времени и как-то довести до ума тему сосуществования с новыми обитателями Больших Рос.