Всех, кто купит эту книгу, ждет удача
Шрифт:
Ожил мобильный телефон.
ЛЕНУЛЯ! – обрадовался он. Но радость тут же сменило разочарование, когда, взглянув на дисплей, он увидел незнакомый номер.
– Да, – недовольно буркнул он в трубку.
– Алло! Алло! Сереженька! Это я, баба Женя. Узнал? – услышал он слишком громкий старушечий голос. Баба Женя во всю глотку вопила в трубку, словно пыталась докричаться до него без помощи средств связи.
– Да, конечно, тетя Женя, – ответил он, убирая трубу на безопасное расстояние от уха.
– Вот и хорошо, что узнал. Как мама?
– Ничего, терпимо. Как вы?
– Спасибо! Храни вас господь, Сереженька, ты извини, что я позвонила.
– За что извинять-то?
– Как за что? Ты что-то делал, чем-то занимался, а я звоню, отрываю тебя…
– Да нет, ни от чего вы меня
– Не отрываю? Вот и хорошо. Я чего звоню. Мне тут газ провели, отопление паровое. Думала, дом развалят, но ничего, с божьей помощью обошлось, а я уже думала, не доживу. Теперь котел мне житья не дает. Пыхает, твори молитву. Ничего-ничего. А потом как пыхнет! Жутко делается. Днем еще не так, а вот ночем… (говорят они так: ночем, в церкву, для себе.) Когда-нибудь пыхнет так, что и проснуться не успею, твори молитву. Что я только с ним ни делала. И молилась ему, и уговаривала, и святой водой брызгала. После святой воды он вроде тише стал, а потом опять. Пошла я в церкву, чтобы, значит, свечку ему поставить, да чтоб батюшка за него помолился, а он говорит, что котлам свечи не ставят и за здравие им не служат. Нет у них души, твори молитву. А как нет, чего он пыхает, чего ему надо? Я уже с ним и по-хорошему пыталась, говорила с ним, просила, свет ему оставляла, а он хоть бы что. Приходил газовщик, а что ему, котел-то не его. Ничего, говорит, он не пыхает, а работает как надо. Где же, как надо, когда горит-горит, потом затухает совсем, а потом как пыхнет! Ярко-ярко и шумит. Я в первый раз, когда увидела, что он затух, думаю, посмотрю, что он там, так он дождался, когда я голову в поддувало засунула, и прямо в лицо мне как пыхнет! Назло ведь. Сын приезжал. Это, говорит, автоматика. Я понимаю, автоматика, когда работает и работает, а он пыхает. Может порча у него или сглаз? Сказали мне, что есть бабка хорошая, чудеса творит. Может сходить, пусть почитает?
– Какая еще бабка, теть Жень, что вы как, в самом деле.
– Что? Не надо бабку?
– Не надо вам никаких бабок. Нет у него порчи, и быть не может.
– У него не порча? Ага. А что?
– Все нормально. Пусть пыхает. Если бы не пыхал, то хату бы спалил.
– Тогда конечно пусть пыхает, так ему и скажу, твори молитву. Спасибо тебе Сереженька пребольшое. Успокоил ты меня, храни тебя господи. А то я уже не знала, что и делать…
Поговорив по телефону, он набрал номер Лены.
– Да, – сказал хрипловатый мужской голос.
– Могу я услышать Елену Владимировну? – спросил он.
– Таких здесь нет даже за деньги.
– Извините.
Решив, что произошел сбой в записной книжке, он набрал ее номер вручную.
– Что еще? – спросил тот же мужской голос.
– Извините, я звоню… – он назвал номер.
– Правильно.
– Мне нужна Елена Владимировна. Это должен быть ее номер.
– Тебе она дала этот номер?
– Да.
– Не парься. Они часто дают левые номера, если не хотят, чтобы им звонили…
– Хрен знает что, – растерянно сказал Сергей, набирая ее рабочий номер.
Трубка ответила короткими гудками.
– Наши поезда самые поездатые поезда, – проворчал он, убирая телефон.
Пора было собираться на работу. Он снял со спинки стула светлые брюки, но, решив, что они слишком мятые, бросил их на сиденье. Альтернативой были старенькие джинсы, правда, слишком теплые для стоявшей погоды. Гладить брюки было лень, а идти на работу в шортах… Прежде, чем надевать джинсы, он надел высокие до колен черные носки (более короткие или иного цвета носки он не признавал). Обул он светлые летние туфли, настолько удобные, что ногам в них было почти как в тапочках.
На работу он именно ходил – одно из достоинств жизни в небольших городах заключается в том, что на работу можно ходить пешком. Большая часть маршрута проходила через частный сектор с его свежим воздухом, зеленью, запахом цветов и практически отсутствием машин. Такая прогулка, а на работу он добирался минут за тридцать средним шагом, была не только приятной, но и полезной, тем более что тратить время на однообразные движения в спортивном или тренажерном зале ему было лень.
В практически никогда не пересыхающей луже за соседним домом плескалось трое детей: мальчик и две девочки. Они сидели посреди лужи в еще совсем недавно чистой одежде и с поистине детским самозабвением поливали друг друга водой из пластиковых бутылок. Воду они набирали здесь же в луже, а бутылки, скорее всего, нашли на мусорке.
– Вы чего это делаете? – еле сдерживая смех, спросил он.
– Купаемся, – ответила одна из девочек.
– В луже?
– А где нам еще купаться, если родители не хотят нас возить на пляж? Лето же проходит, – философски заметила она.
Логика была железной, хоть и немного хармсовской.
– Это точно, – согласился он.
Поликлиника частной больницы, в которой он работал психологом, занимала здание и территорию бывшего детского садика. В девяностые садик закрыли, и здание вместе с территорией передали районному управлению милиции. Блюстители порядка установили на окнах добротные решетки и воздвигли вокруг бывшего садика высоченный забор, который венчала колючая проволока. На этом реконструкция территории закончилась. В результате вместе с колючей проволокой, вооруженными людьми и людьми в наручниках мирно сосуществовали детские кораблики, лошадки, песочницы и прочие составляющие детской площадки.
Позже милицию перевели в более удобное место, а бывший садик выкупили владельцы больницы. Они сняли колючую проволоку с забора, сделали перепланировку здания и восстановили детскую площадку, чтобы маленьким пациентам было чем себя занять.
В одной из беседок три дамы в белых халатах пили чай.
Самой старшей из присутствующих дам была Александра Ивановна, сорокапятилетняя пышных форм крашеная блондинка. Причем она была скорее крупной, чем толстой. Ее вполне можно было назвать симпатичной, но, несмотря на это и на поистине ангельский характер, она несколько лет была одинокой. Она сама воспитывала двух дочек, красавиц, и, судя по результату, воспитывала неплохо. Работала она физиотерапевтом и была знаменита тем, что с ней постоянно что-либо случалось. На прошлой неделе, к примеру, пошла она в клуб знакомств. Увидела там, среди, как она их называет, «некондиционного товара» одного вполне приличного на вид человека. Познакомилась. Он оказался инженером. Весь вечер вел себя обходительно, не приставал, не хамил, и вообще был очень интересным собеседником. Ближе к закрытию пригласил ее к себе в гости на кофе, а жил он рядом с клубом. Она согласилась. Пришли. Он проводил ее в комнату, извинился, попросил подождать, сам пошел варить кофе. Ушел, и с концами. Уже десять раз можно было сварить. Она собралась уходить, когда распахнулась дверь, и чуть ли не под бой барабанов в комнату на роликовых коньках въехал совершенно голый господин инженер. Она опешила, а он говорит: «Бери за него и катай», – и показывает на член. Она начала, было, возмущаться, но он пригрозил, и пригрозил серьезно. Так до утра она его и катала.
Из-за того, что, везде, где она появлялась, случалось что-либо экстраординарное, она с легкой руки Сергея получила прозвище Мисс Марпл.
Следующей по старшинству была Альбина Сергеевна, настоящая русская красавица чуть старше тридцати лет, с толстой русой косой до пояса. Она была знаменита тем, что вила из мужа веревки и при каждом удобном случае добавляла новую ветку к его и без того роскошным рогам. При этом она даже не пыталась скрывать свои проделки. Зато мужу запрещалось даже смотреть на других женщин. Такой сукой она была исключительно с мужем, которого презирала за его бесхребетность. Если бы он держал ее в руках и временами даже поколачивал, она была бы без ума от счастья, но муж оказался слабовольным и бесхарактерным, неспособным даже толком на нее накричать, одним словом, настоящим интеллигентом. С другими людьми она была ласковой, приветливой и надежной. То есть, на нее всегда можно было положиться не только в буквальном смысле. С Сергеем у них была похожая на платоническую любовь дружба. Кстати, Сергей был единственным мужчиной, к которому, несмотря на отсутствие малейших намеков на секс, ее ревновал муж.
– Его ты любишь, а меня нет! – упрекал он Альбину.
– Ты прав, его я люблю, – с вызовом отвечала она.
Лена тоже буквально зеленела от ревности от одного ее имени, хотя ни причины, ни повода для ревности Сергей ей не дал ни разу.
Работала Альбина невропатологом, причем была неплохим специалистом.
Самой юной была Яна Викторовна, двадцатипятилетняя барышня романтических взглядов на жизнь. Ее идеей фикс было желание выйти замуж, причем она была настолько сильно зациклена на замужестве, что отпугивала этим парней. Работала она терапевтом.