Вселенная любви
Шрифт:
В эти мгновения собеседники ощутили необыкновенно сильное чувство, сковавшее их незримой цепью. Чувство это одновременно дарит человеку и ощущение безграничного счастья, и отчаяние от страха его лишиться.
Звуки пьесы умолкли. Началась овация.
Рука священника коснулась художницы.
– Представьте публике ваши картины, – с улыбкой прошептал дон Аурелио.
Священник торжествовал. Обычно его оратория была занята самодеятельными спектаклями и детскими праздниками. А тут, он условился о выставке с художницей, а она пригласила знаменитого музыканта и весь цвет необыкновенного города, по особым приглашениям, собрался в его обители, помнящей
Зал наполнился цветами. Добавили света и из тени проступили красочные полотна. Картины, развешанные на бордовых стенах, сложенных из старого кирпича на светло розовом известковом растворе, представились окнами в разнообразные светлые миры. Краски и форма потрясали безупречным вкусом и совершенным мастерством. Отдельные полотна выставили на мольбертах и белокурая художница, обведя публику улыбающимися влажными голубыми глазами, сама снимала с них покрывала. Делая это не спешно, останавливаясь перед полотном, оглядываясь, Кристина представлялась феей из потустороннего мира. Мановеньем руки художница дарила людям совершенные произведения не конъектурного высокого искусства.
Было заметно как у многих в наполнившемся движением зале заблестели глаза. Стали слышны слова: «капитал», «фантастика», «этого не может быть». Заработали телефоны. Защелкали фотоаппараты.
Художница, переходя от полотна к полотну, всякий раз на мгновение, не уловимым движением, поднимала глаза на сидевшего в глубине обширной оратории Петра. Кристину он пленил, и она заволновалась. Это была их первая и абсолютно случайная встреча. Их общим приятелем был музыкант. Он предвидел происходящее и с улыбкой наблюдал за обоими из круга собственных поклонниц, среди которых преобладали японки.
Минул час. В оратории появились новые лица с острыми как шило проницательными глазами. Это означало, что по Флоренции поползли слухи и на необыкновенное явление стали слетаться хищники.
– Откуда вы? – спросил художницу безупречно одетый сухопарый синьор неопределенного возраста и рода занятий.
– Я из России, из города Плёс. Он стоит на Волге, ниже Костромы и выше Нижнего Новгорода. Это город художников. Век назад его облюбовали Репин, Левитан и Шаляпин.
– Чем замечательно это место?
Поправляя очки синьор словно пытался удостовериться в истинности представленного его взору.
– В Плёсе скрыта душа России – Кристина не плохо говорила по-итальянски.
Музыкант, тряхнув пышной черной шевелюрой, объяснил:
– Плёс, это русская Флоренция. Он миниатюрный, на половину сложен из дерева, на половину из кирпича. Мне пока сыграть в нем не довелось, о чем я сожалею.
После импровизированного концерта рубаха на музыканте была совершенно мокрая и женские руки, держа свежую сорочку, увлекли пианиста в кулуары.
Публика на несколько минут переключилась на экраны, рассматривая виды величайшего сокровища русской цивилизации. Плёс на фоне Волги и осенней листвы действительно не мог не произвести впечатления.
– Далеко ли Плёс от Москвы?
– Пять часов на машине на восток, если нет пробок – Кристина улыбнулась одними губами – Плёс – это волжская крепость, в которой московские князья веками скрывались от идущих к русской столице татар.
Художница была высокой, стройной, совершенной красавицей. Она была молода, по девичьи угловата и застенчива. Лицо её обладало очарованьем чистой красоты и непосредственной невинности. Сущий голубоглазый, белокожий ангел во плоти. Удлиненные и утонченные
Картины Кристины обладали тем редким качеством в живописи, которое позволяет ощутить свежий ветер большой судоходной реки, непосредственность ребёнка, восторг от созерцания желанной весенней оттепели и тихую грусть старинной деревянной церкви, давно лишенной и паствы, и причта. Снег был влажным, воздух свежим, а лица абсолютно живыми, и им была присуща одухотворенность, именуемая портретом души. Люди на портретах дышали, сердца их бились.
В публике заговорили о том, что картины очень хороши, возможности масла на холсте использованы гениально, но они не известны и автор никому не знаком. Впрочем, возражали иные, это и их достоинство. Полотна можно приобрести за бесценок, несколько лет подождать, (а может и несколько десятилетий, добавляли иные, саркастически улыбаясь) и целый капитал. Наконец некто, выступив вперед, спросил, продаются ли картины.
Художница и священник переглянулись, и дон Аурелио, сложив на груди руки, невозмутимо ответил.
– Пока нет, так как они должны быть выставлены во многих местах и всё расписано на год вперед.
Кристине настоятель тихо сказал:
– Не следует спешить, ибо вы еще не осознаёте меру собственного дарования.
В итоге флорентийцы сошлись во мнении, что им представили существо сверхъестественное и публикой овладел трепет. Следует отдать должное итальянскому вкусу и умению ценить таланты.
Дон Аурелио сел за клавиши стоявшего в оратории органа. Согласованно гудящие трубы, мощными звуками заполнив пространство, тонкой гармоничной мелодией унесли слушателей в галантное восемнадцатое столетие.
Музыкант шепнул Кристине.
– Орган в человеческом сознании рождает иллюзию, помогающую осознать большую реальность.
– Ты имеешь в виду космос. Эта музыка божественна – отозвалась Кристина.
Тем временем Петр, обойдя ораторию и внимательно рассмотрев картины, пережил собственное потрясение от созерцания совершенного искусства и усевшись в углу, вновь открыл ноутбук и углубился в диалог с процессором, начав писать первые строки кода универсума. Скоро он невольно отметил, что общенье с высоким искусством и диалог с тонким собеседником активизируют мыслительную деятельность. Ещё Петр почувствовал насущную необходимость кому-то показывать свой код, представляя весьма сложное просто, как собственную раскрытую ладонь. Скоро участниками диалога оказались художница и музыкант. Втроем они выскользнули из оратории и пройдя квартал узкой улочкой, шаги в которой отдавались гулким эхом, оказались на террасе кафе, на набережной реки Арно, с видом на мост Понто Векьо и вечернюю Флоренцию. Трое были очарованы друг другом, но голову никто ни перед кем не склонял.
Дон Аурелим, с грустью взглянув в окно оратории в след уходившим, задумался над тем, что может объединять столь разных людей. Себе он объяснил это так:” все трое видят сердцем”.
Поговорили о славянах. Из чрева обласканной солнцем средиземноморской Европы этот запутанный вопрос кажется понятнее.
– Загадочный, удивительный народ – заметил музыкант, качая невозмутимой головой и его лицо отобразило удивление – славяне неосознанно не кладут всего в одну корзину.
– Как это? – спросила Кристина – обращая любующиеся Флоренцией глаза на собеседника.